Бородинское сражение - стр. 2

Само сражение, да что уж сражение! Сам ход всего этого всеевропейского похода на Россию, на пальцах показывал: русские отступают – и с этим никто не спорил, включая самих русских; русские отказываются от генерального сражения, потому как армия Наполеона больше и сильнее – и сами русские не отрицали этого. Русские дают бой у Бородино, потому как отступать им дальше некуда – и с этим все соглашались. Русские проиграли это сражение – потому как Наполеон вошел в Москву и сжег Москву. Так почему, видя все эти очевидные и ребенку факты, французы не только проиграли эту компанию, но изменилась сама карта Европы! Россия на полвека превратилась в самое могущественное государство мира, а Франция, подобно своей предшественницы Швеции3, на все последующие века из великой империи опустилась до законодательницы мод на духи и женское платье. Почему заняв Москву, где было припасов на полгода, где можно было перезимовать, и продолжить компанию, за два месяца дисциплинированная французская армия, превратилась в банду мародеров, и оставила разграбленную и сожженную Москву не как оставляет ее армия победителя, а бежала как вор. Ответ напрашивался сам собою – на то была воля Господня. Потому как человеческая логика отказывалась понимать все эти непроизвольные и бессмысленные действия всеми признанного гения войны, Наполеона.

Великая армия Наполеона приближалась к Бородинскому полю тремя колоннами. Главные силы – три кавалерийских корпуса маршала Мюрата, пехотные корпуса маршалов Даву, Нея, генерала Жюно и сама старая наполеоновская гвардия – продвигались по Новой Смоленской дороге. Севернее – пехотный корпус вице-короля Италии и кавалерийский корпус генерала Грушú. По старой же Смоленской дороге – к Шевардино шли 35 тысяч поляков генерала Понятовского. Авангард поляков и наткнулся, на рассвете, на русский арьергард корпуса Горчакова у Шевардино.

Первые в колонне поляки, что шли по дороге, буквально напоролись на отходивших к Шевардинскому редуту русских гренадеров, что продвигались сквозь молодой березняк. Наверное, с полминуты поляки и русские, замерев, смотрели друг на друга, как на какое-то чудо расчудесное; и разделяли врагов-то всего-то три-четыре шага – настолько было еще темно в это утро 24-го августа.

– Эт ж… французы… – голос в предрассветной тишине прозвучал так резко, что были и те, у кого в ушах звякнуло от этого неожиданного возгласа. – Ей Богу, французы! Бей их, братцы! – воскликнувший это гренадер, перехватив свое ружье за ствол, прикладом, как дубиной огрел по голове ближайшего поляка…