Бородинское поле. 1812 год в русской поэзии (сборник) - стр. 25

Лишь вой привратных псов и хищных вранов крик

В сей мертвой ю́доли молчанье прерывали

И слабый жизни в ней остаток возвещали.

Толь страшным, горестным позорищем смущен,

Я сам сидел, как мертв, недвижим, изумлен.

Власы от ужаса на голове вздымались,

И вздохи тяжкие в груди моей спирались.

Безмолвну тишину потряс вдруг громкий треск,

И яркий озарил мои зеницы блеск.

Престрашен, с трепетом к нему я обратился;

И зрю: чертога кров до облак возносился:

Как вихрь из адского исторгся пламень дна;

И развалившаясь граненая стена

Открыла кремленски соборы златоглавы,

Столь памятные мне в дни торжества и славы!

О, какая горесть грудь мою пронзила,

Как узнал я древню русскую столицу,

Что главу над всеми царствами взносила

И, простря со скиптром мощную десницу,

Жребий стран решала сильных, отдаленных!

Как ее узнал я, предо мной лежащу,

На громаде пепла, среди сел возжженных,

Горесть ту несносну, сердце мне разящу,

Смертному неможно выразить словами!

Бледен, бездыханен, я упал на землю.

Слезы полилися быстрыми ручьями;

В исступленье руки к Небесам подъемлю

И, собрав остаток истощенной силы,

«Боже всемогущий! – возопил я гласно, —

Ах, почто не сшел я в мрак сырой могилы

Прежде сей минуты гибельной, злосчастной!

Где твоя пощада, Боже милосердый?

Где уставы правды, где любви залоги?

Как возмог ты град сей, в чистой вере твердый,

Осудить жестоко жребий несть столь строгий?»

Едва в неистовстве упрек,

Хулу на промысл я изрек,

Гора под мною потряслася.

Гром грянул, молний луч сверкнул,

Завыла буря, пыль взвилася,

Внутри холмов раздался гул,

Подвигнулись корнями рощи,

Разверзлась хлябь передо мной, —

И се из недр земли сырой

Поднялся призрак бледный, тощий.

Покрыв высоки рамена,

Первосвященническа риза,

Богато преиспещрена

От верха бисером до низа,

В алмазах, в яхонтах горя,

На нем блистала, как заря,

Чело покрыто митрой было,

Брада струилася до чресл.

Потупя долу взор унылый,

На пастырский склоняся жезл,

Стоял сей призрак сановитый.

Печалью вид его покрытый,

На коем слезный ток блистал,

Глубокое души стра данье,

Упреки и негодованье,

Смешенны с кротостью, казал.

Виденьем грозным пораженный,

Едва я очи мог сомкнуть,

Как мертвы, цепенели члены,

Трепещуща хладнела грудь,

Дыханье слабо в ней спирая,

Лежал я, страхом одержим.

Вдруг призрак, жезл ко мне склоняя,

Вещал так гласом гробовым:

«Продерзкий! Как ты смел хулу изречь на Бога?

Карающая нас его десница стро́га

Правдивые весы над миром держит сим

И гневом не тягчит безвинно нас своим.

Ты слёзны токи льешь над падшей сей столицей;

И я скорблю с тобой, увы! скорблю сторицей.

В другий я вижу раз столь строгий суд над ней: