БорисЪ - стр. 46
Лист за листом, бумагу за бумагой доставал я – сначала неспешно, с аккуратностью, потом уже взбешенно, с рывками и проклятьями.
Все пространство тайника моего было забито страницами отвергнутого мною в первые дни моего здесь пребывания «Маркшейдерского дела». Глянцевые листки учебника, испещренные таблицами, формулами и схемами потрескивали и надсмехались надо мной – попался?
Нашли.
Подменили.
Надсмеялись.
И даже права моего самостоятельно умереть и остаться после себя этими своими писаниями меня лишили.
От злости я разметал страницы учебника по камере. Они парили в воздухе и неспешно опускались на бетонный пол, укрывая его грязность белизной крупных правильной формы снежинок.
– А вот хрена вам, теперь уже лошадиного! Самого-самого старого мерина! – бесновался я, топча невинную бумагу злыми ботинками. – Назло вам всем, сволочи, жить буду! Через все ваши садистские пытки пройду, землю жрать стану и корой березовой закусывать, а выживу. И еще на ваших могилах спляшу. И пусть меня за это святотатство бог накажет, пусть люди проклянут, но я вам отомщу.
Жизнью своей отомщу, отказом от смерти.
Хоть на пядь, хоть на глоток да останется мне моя шагреневая кожа.
>Глава 4 Белые снеги
1
– В одежде на выход! – прогремело в открытую амбразуру двери.
Давно уже не ожидаю от моих палачей ничего хорошего. Привыкнув к побоям, как к неизбежному восходу и заходу солнца, я не спешил выполнять прозвучавшую команду – это единственный вид протеста, который еще остался в моем арсенале.
– Шевелись! – служивый поиграл засовами и замками, распахивая дверь в мир.
– Куда меня? Бить?
– Так бьют здесь.
– На допрос?
– Почему в одёже.
– Переводят в другую камеру, к людям? – переговаривались во мне два моих я.
Иных вариантов в скупом воображении не просматривалось.
По другим коридорам и другими ходам повели меня в огороженный высоким забором двор каталажки. Я хоть увидел – сколько здесь всяких темных закутков и уходящих в черноту коридоров.
Пальто болталось на мне колом и не грело, тяжелые ботинки весело цепляли носками рыхлый снег.
Конвоир остановился у двери, ткнул мне в спину:
– На погрузку в машину!
Огляделся.
Прилипнув к стене забора, воткнула в небо оглобли заснеженная телега о трех колесах. Рядом побитая кабина грузовика без стекол и дверей, горка соснового теса и культи березовых комлей.
Посредине, на заснеженном круге, стоял темно синий грузовик с железной будкой вместо кузова – точно такая же будка, только светлого бежевого цвета была на хлебовозке, ежедневно приходившей утрами к нашему магазину. Дверь будки нараспашку, двухступенчатая железная лестница упирается в снег; возле нее, переминаясь с ноги на ногу, стоит скучный военный с винтовкой за плечами.