БорисЪ - стр. 48

– Интересно, – колыхнулось во мне глупое, – а если признают невиноватым и выпустят, зарплату как, за все дни погасят? Я ж в Челябе буду, можно сразу в редакцию поехать, проставиться за гонорар.

Уже при выгрузке мой сосед, тот, о чью спину я чаще других опирался всю дорогу, тронул мой рукав и попросил, потупясь.

– Ты прости меня.

– Не за что тебе предо мной виниться, – шепнул я, в лицо его разбитое не вглядываясь. – Я ж не бог, прощения дарить.

Мужичок загородил мне дорогу, уперся грустными глазами в мое лицо

– Аль не признал? – обиделся он и напустил на щеки сурьезности.

– Мать моя! Ургеничус? – оторопел я.

– Я! – поползла кривая улыбка. – Узнал! Надо ж, узнал, зараза!

– Тебя-то с какого боку к нам?

– Ай, – махнул он отчаянной рукой и побрел в свою дорогу.

Нас пересчитали по головам, сверили со списками и растолкали в свободные места.

В моей камере я оказался четвертым, и это обрадовало меня – я уже отвык от человеческого общения и боялся, что забыл большую половину известных мне слов.

– Здравствуйте, люди-человеки, – поприветствовал уважительно. Ответили мне вразнобой, не вглядываясь в меня и с явной неохотой.

В душу лезть не станешь и я, заняв свободную шконку, сжался в комок, скопить немного тепла, рассеянного телом за долгую дорогу.

Я даже немного задремал, опьяненный таким количеством свежего воздуха.

В камеру зашли двое военных. В каком звании и при каких должностях – не разобрать. Сапоги, брюки-галифе, исподняя рубаха и палки в руках.

Сидельцы в камере молча забились в дальние углы своих шконок и прикрылись руками. Я перестал слышать даже дыхание. Но воякам до них не было никакого дела.

Им был нужен я.

Новенький.

Свежее мясо.

Они не били меня по голове и лицу.

Они терзали мое пальто, штаны, подошвы ботинок. Молча, методично, не перекрещиваясь и не мешая друг другу.

Все у них было отработано до секунды.

Враз оба остановились.

Один пошевелил носком сапога мое бездвижное тело, несильно пнул в бедро и оба, с чувством выполненного задания, ушли.

Соседи по камере с оглядками выползли из своих щелей, подняли меня и бережно, как стеклянного, уложили на шконку.

Я был им благодарен и сказал бы об этом, но все мои слова были глубоко вбиты в мое горло.

Среди ночи те же вояки явились второй раз.

Теперь на них были гимнастерки и фуражки. А вот палок не было.

Они подхватили меня под руки и уволокли в темный коридор. Я даже пытался шагать, помогая им, но не поспевал за их скорым ходом.

Тело мое бросили на стул с высокой прямой спинкой, прислонили к ней и встали, каждый со своей правильной стороны.