Большая книга ужасов 2014 (сборник) - стр. 2
– Так он только на экзамены приходит. Высокая степень социопатии, ему с другими нельзя, плохо на них влияет. Психика расстроена. Еще не успел восстановиться.
Жуков огляделся и добавил уже шепотом:
– Говорят, они-то всех своих родителей и перебили!
Я поглядел вдоль коридора, но Баркова уже не было, убежал.
– Чушь, – сказал я. – Такого не бывает.
– Чушь не чушь, а родители их куда-то подевались, – уже громко сказал Жуков. – Это факт.
Дверь в кабинет приоткрылась, и Жуков замолчал. Но вызвали усатого парня из старшей параллели. Жуков ругнулся, но негромко, чтобы не услышали.
Мы стояли на втором уровне административного здания и ждали распределения на летнюю практику. Всех остальных распределили еще месяц назад, а сейчас путевки выписывались тем, кто остался. Разным там освобожденным, больным, опоздавшим, лодырям.
Вот Жуков – он вечно опоздавший. Опаздывает везде и всегда. А Барков, наверное, больной. А я…
Я не освобожденный, я лодырь.
Ну, не то чтобы совсем закоренелый, но лодырь. У меня созерцательное восприятие мира: я не могу ничего делать, но оцениваю, как это делают другие. Раньше я был бы дегустатором, или художественным критиком, или даже философом, а в наше скучное время все эти профессии себя изжили. Нет, вообще-то каждый может дегустировать и критиковать сколько ему влезет, но в свободное от настоящей работы время. А если просто только дегустировать, то тут… Ну, короче, сложности возникают.
Не любят у нас таких, как я.
Вот и сейчас. Всех распределили в приличные места – кого на Викторию, кого на Песчаный, на Зарю, то есть на светлые, спокойные красивые планеты, изобилующие пляжами, прозрачными ручьями и тенистыми рощами. Там на кустах растут финики, а черника размером с грецкий орех и сама из себя варенье варит. И там есть такие минералы, которые песни даже умеют петь. Ничего этого мне наверняка не видать. Меня загонят на какой-нибудь скучнейший Меркурий, и целый месяц не вылезешь из экзоскелета, а пить будешь лишь то, что… Ну, короче, разную отфильтрованную дрянь.
А еще говорят – равенство… Какое там равенство, если созерцательная личность ущемляется на каждом шагу? Я с ранних лет стараюсь быть вне общества – и оно мне мстит. Жестоко мстит.
Дверь открылась, показался усатый.
Выглядел он довольным. Жизнерадостным таким.
– Места еще, видно, хорошие остались, – прокомментировал Жуков. – Может, и нам повезет…
– Вряд ли, – возразил я. – Мне-то уж точно не повезет. Я их методы знаю – любят трудом перевоспитывать…
Я хотел уже подробно рассказать Жукову о том, что современная педагогика построена на в корне неправильном представлении о формировании гармоничной личности, но тут вызвали меня. Я быстренько напустил на себя выражение усталой презрительности и вошел в кабинет.