Большая игра: Столетняя дуэль спецслужб - стр. 40

Помимо всего этого лорд Окленд, будучи оповещенным, что в Кабуле находится русский посланник Виткевич, счел нужным предупредить афганского правителя, чтобы тот без личного предварительного одобрения британской стороны не вел с русскими никаких дел. В противном случае англичане снимали с себя все обязательства по сдерживанию Ранджит Синга. Это уже и вообще звучало явной угрозой и никак не могло исправить ситуации. Любой союз с русскими или иной державой, враждебной британским интересам, грозил обернуться для правителя Афганистана потерей трона. В Кабуле письмо вызвало чрезвычайное возмущение, даже Бернс был оскорблен бескомпромиссным тоном послания, которое фактически выбивало почву у него из-под ног. Обращаясь с Дост-Мухаммедом как с непослушным школяром и указывая ему, с кем можно, а с кем нельзя иметь дело, Окленд взамен не предлагал ничего, кроме туманных разглагольствований о доброй воле британцев. Однако, поборов гнев и, скорее всего, понимая, что открыто разрывать с англичанами все же не стоит, Дост-Мухаммед сдержался.

Теперь наступила очередь русской стороны. Капитан Ян Виткевич, хотя и являлся по происхождению человеком совсем иного круга, все же имел множество личных качеств, общих с Бернсом, Роулинсоном и Конолли. Родившись в аристократической литовской семье, он в 1823 году, будучи семнадцати лет от роду, вступил в тайный кружок Крожской гимназии близ Вильно, который участвовал в польском антирусском движении. Казни Виткевич избежал лишь благодаря юному возрасту; по конфирмации цесаревича Константина он был сослан рядовым в Оренбург, с лишением дворянства. В ссылке, коротая долгие скучные месяцы службы, он изучил узбекский и персидский языки. В 1829 году на способного молодого солдата обратил внимание посетивший эти края известный немецкий ученый Александр Гумбольдт, который и ходатайствовал о Виткевиче перед оренбургским генерал-губернатором. Генерал-губернатор Сухтелен прикомандировал Виткевича к пограничной комиссии, произвел в 1830 году в унтер-офицеры, а в 1831 году – в портупей-прапорщики. В апреле 1833 года по ходатайству нового генерал-губернатора Оренбурга Перовского Виткевич стал прапорщиком. Перовский взял его к себе адъютантом, заявив, что этот бывший ссыльный знает о здешних местах гораздо больше, чем любой другой офицер. Осенью 1835 года прапорщик Виткевич был командирован с бухарским караваном в Бухару. Прибыв в Бухару переодетым в азиатское платье, Виткевич снял халат и ездил по городу в русском офицерском мундире, отказавшись сидеть взаперти. Сведения, доставленные им по возвращении из этого путешествия, оказались довольно обстоятельными. В 1836 году за «полезное посещение Бухарского ханства» Виткевич получил звание подпоручика. И когда понадобилось выбрать эмиссара для деликатной задачи – доставить в Кабул царские дары и ответ царя Николая I Дост-Мухаммеду – трудно было найти человека более подходящего. Получив в Петербурге инструкции лично от министра иностранных дел графа Нессельроде, Виткевич отправился в Тегеран, где от Симонича получил еще один, последний инструктаж. Его пребывание в Тегеране было настолько засекречено, что о нем не узнал даже Мак-Нил, внимательно следивший за всеми действиями русских в городе. Только по несчастной случайности на подпоручика, сопровождаемого казачьим эскортом, наткнулся Роулинсон, который и поднял тревогу. Русские историки даже утверждают, что Роулинсон, ускакав тогда вперед, натравил на Виткевича воинственных местных кочевников, от которых, впрочем, наша «мирная» экспедиция успешно отбилась. Англичане, однако, отрицают этот факт, хотя, судя по тому, как впоследствии в конце века в подобной ситуации повел себя другой английский агент Янгхасбенд по отношению к русскому исследователю Громбчевскому, такое вполне могло быть правдой. Никаких доказательств здесь не найти; и если Янгхасбенд впоследствии сам признался в своем поступке, то Роулинсон ничего подобного не сделал.