Боги умирают в полночь - стр. 48
Гога хотел что-то сказать, но тут получил струю прямо в лоб. Дядя Олежа уже приложился к бутылке, и бегал как мальчишка, поливая всех из водяного пистолета. Он тряс им как автоматом выдающим очередь и имитировал звуки выстрелов. Гога забежал на веранду, схватил второй водяной пистолет и начал отстреливаться из укрытия за дверью. Тут Олег достал из пакета, привязанного к поясу, презерватив наполненный водой и запустил «ручной гранатой» в Гогу, тот успел увернуться, и презерватив, порвавшись от столкновения с углом дома, скорбно повис, зацепившись за рейку. Тетя Мрина загорала во дворе, вальяжно растянувшись на шезлонге, и громко визжала, когда ей доставалась порция воды из Олежиного автомата, но с шезлонга не двигалась.
– Ховайтесь, хлопцы, если хотите остаться сухими! – крикнула я Наташке с мамой, которые вышли на веранду из дома, – тут началась война джигитов.
Я вытирала полотенцем лицо и уже почти насквозь мокрые волосы и легкий свитер, так как Олег попал в меня «ручной гранатой». Войной джигитов мы с Наташкой называли вот это водяное баловство наших пап, так как Гога был грузином, а в Олеже была дагестанская кровь. Кровь хоть и была седьмой водой на киселе, но все же присутствовала.
Я очень хорошо запомнила этот последний день моей жизни, после него я умерла для мира. Вот тетя Марина нарезает сыр и колбасу, только это она и делала, все остальное на грузинских вечерах делали мы с Гогой, так как больше никто не умел готовить грузинскую кухню, даже мама, несмотря на то, что она прожила с Гогой много лет. Вот Наташка знакомит Олега со своим новым парнем. Она такая тихая и скромная, что ей несвойственно, и таким влюбленным взглядом смотрит на своего избранника. Олегу парень нравится, а Наташка наблюдает за их беседой и никак не может решиться сказать отцу, что тот скоро станет дедушкой.
Темнеет, и на небе появляется россыпь звезд, небо такое чистое, и в воздухе пахнет шипящим на углях мясом. В моем бокале любимое Гогино грузинское вино, название которого я никак не могу выговорить. Рядом сидит и сам Гога, улыбается и щурит глаза. Я смотрю на него, в уголках его глаз появились морщинки, и на щеках тоже, он постарел за те восемнадцать лет, которые я его знаю. Я встаю и говорю длинный тост в грузинском стиле. Говорю о том, как много Гога значит для меня, как сильно он изменил мою жизнь и как сильно я его люблю. Говорю и о том, что он никогда не умрет и будет жить вечно, потому что я без него не смогу. «С днем рождения, пап» заканчиваю я свой тост. Мы чокаемся и выпиваем. Я смотрю на маму, она не бесится тому, что я назвала Гогу папой, она улыбается, и в этой улыбке я как будто вижу принятие ею всех нас троих как одной семьи. Она всегда делила нас на пары, я и она, Гога и она, я и Гога, только так, и никогда вместе. Сейчас ее взгляд и улыбка говорили, что мы одна семья.