Боги умирают в полночь - стр. 46
Иногда приезжала я к нему, когда не было мамы, и готовила что-нибудь из грузинской кухни, мы распивали с ним бутылку Мукузани и долго разговаривали обо всем. Гога был единственным с кем я говорила о Егоре после его смерти. Он был единственным в мире человеком, который всегда знал о том, что происходит у меня внутри.
– Дэ, тебе надо начать общаться по душам еще с кем-то кроме меня. Я ведь не вечный, умру рано или поздно, как жить тогда будешь?
– Не знаю. Никак я без тебя не буду жить, а умру вместе с тобой. И вообще прекрати говорить такие вещи, ты будешь жить вечно, потому что я без тебя не смогу.
– Все друг без друга могут Рита, и ты без меня сможешь. Все проходит и переживается. И никто не живет вечно, уж тебе ли не знать после стольких лет работы в гараже у Олежи.
– Нет, ты будешь жить вечно, это точно, – говорила я, целуя Гогу в гладковыбритую щеку, а он улыбался.
Я сидела у него на коленях подогнув под себя ноги и плечом упиралась ему в грудь. Я сидела так на нем когда была маленькая, сейчас я уже не умещалась на его костлявых ногах, но все равно мостилась на них как кошка на батарее, на которой лежать неудобно и все время сваливаешься, но все равно лежишь, потому что здесь тепло и очень комфортно. Только с Гогой я могла позволить себе говорить как маленькая, и действительно верить в то что говорю, как тогда, о том, что он будет жить вечно. Он никогда не говорил мне, что я уже большая для того чтобы в сказки верить, и просто позволял мне верить в них. Только ему я могла сказать, что я очень устала и больше не могу, что хочу просто лечь и заснуть недели на три. Что больше не могу смотреть на трупы и на хитрых уродов, которые привозят их, использовав как пушечное мясо. Что хочу, чтобы он обнял меня и сказал, что все за меня сделает. И он обнимал, и говорил, и даже делал. Он был для меня не просто отцом, лучшим другом и опорой во всем, он был моим миром, в который я могла окунуться с головой и не утонуть, потому что он всегда меня спасет.
– Все друг без друга могут, – повторил Гога.
– Ты ведь без мамы не можешь. Сколько раз ты порывался уйти, а все с ней, хотя она тебе уже все нервы наизнанку вывернула.
– Это другое. Ты меня любишь, а я ею болею, это разные вещи. Она мне вот как вытреплет нервы, устроит скандал на пустом месте, затеет драку, и я все – ухожу. Обуваюсь в пороге, даже зубную щетку не беру, только бы поскорее уйти. А она придет в себя, подойдет ко мне, вот так как ты на шее повиснет, и взгляд такой, как будто вселенское горе ей разрывает на клочья душу. И как заплачет, как будто десять лет не плакала, а теперь прорвало. И все это вселенское горе со слезами выливается, и льется прямо мне в сердце. И я понимаю, что умру без нее, и она без меня умрет. Что мы как сиамские близнецы друг с другом связаны, что кожа у нас одна на двоих и внутренние органы, и даже душа у нас одна. Как тут уйдешь? Так что это болезнь, Рита, сиамская болезнь.