Богатство идей. История экономической мысли - стр. 141

Деонтологические теории этики обычно основывались на принципе авторитета; традиционно они ассоциировались с религиозными заповедями и были характерны для обществ, ориентированных на уважение к традициям. Консеквенциалистские теории этики вышли на первый план вместе с новой рационалистической ориентацией эпохи Просвещения. Многие философы и социальные реформаторы (такие как Беккариа и Верри в Милане: см. выше, подразд. 4.8) по-разному способствовали успеху данного подхода; Бентам среди них, несомненно, сыграл решающую роль.

Бентам суммировал консеквенциалистскую этику в выражении «принцип наибольшего счастья», или «принцип полезности», который составляет фундаментальную аксиому его первой важной работы, «Фрагмента о правлении». Согласно этой максиме Бентама, «именно наибольшее счастье наибольшего числа людей является мерой добра и зла» [Bentham, 1776, p. 393]. Данный принцип происходит из двух источников – от Хатчесона и (через Беккариа) от Гельвеция (ср.: [Halévy, 1900, p. 13, 21])[309]. Если воспринимать его буквально, то он предполагает два элемента («наибольшее счастье» и «наибольшее число людей»), которые одновременно надо максимизировать. Данный ключевой элемент необходимо учитывать при интерпретации Хатчесона и Беккариа; однако представляется, что «исчисление счастья» (felicific calculus) Бентама предполагает максимизацию только одной переменной: общего социального счастья.

Исчисление счастья, предложенное Бентамом в качестве основного элемента его консеквенциалистской этики, состоит в количественном измерении и алгебраическом суммировании удовольствий и страданий, возникающих в результате любого действия или ряда действий (где удовольствия, разумеется, имеют положительный знак, а страдания – отрицательный). Добро – это то, что дает в качестве результата алгебраически положительную величину счастья и, следовательно, увеличивает «количество счастья» в человеческом обществе; зло – это то, что дает в качестве результата отрицательную величину счастья и, следовательно, уменьшает количество общего счастья[310].

Таким образом, «исчисление счастья» направлено на измерение общественного воздействия как индивидуальных действий, так и выбора государственной политики; Бентам, однако, сосредоточивает свое внимание на последнем.

Давайте обдумаем этот момент. Частное и общественное воздействие индивидуальных действий совпадают, если индивиды, преследующие свои личные интересы, не затрагивают интересов других; в таком случае эгоистичное поведение также автоматически ведет к общему благу, что обеспечивает исполнение так называемого тезиса о естественной тождественности интересов. Именно на этом тезисе основаны наиболее крайние идеи laissez faire, согласно которым оптимальные общественные условия возникают, когда индивиды преследуют собственные личные интересы. Необходимо подчеркнуть, что данный тезис отличается от позиции, занимаемой, к примеру, Адамом Смитом, обсужденной выше в подразд. 5.3 и 5.8, согласно которой индивидуальное поведение руководствуется адекватным набором правовых и моральных норм, защищаемых общественными учреждениями – полицией и отправлением правосудия. В основе концепции laissez faire Смита лежит, скорее, убежденность в том, что в несовершенном мире мы должны отказаться от мечты о «просвещенном государе», поскольку каждый гражданин может позаботиться о собственных интересах гораздо лучше, чем кто-либо иной. Бентам же колебался между идеей «просвещенного государя» и крайними теориями laissez faire (что, в частности, косвенно отразилось в его защите ростовщичества против предложения Смита установить максимально допустимый размер процентных ставок, [Bentham, 1787]); вместе с тем его вера в благожелательный Разум, типичная для французского просвещения, вела его преимущественно в первом направлении, к приданию центральной роли «законодателю».