Блаженство кротких - стр. 12
Невероятно! Женщины, пришлые для их рода, передавали друг другу тайну и молчали об этом всю жизнь? Бабушка Мирийам. Любимая бабушка, что воспитывала его с пелёнок, ни разу в жизни не обмолвилась с ним, а рассказала его жене. Тридцать один год, как не стало Мирийам.
– Почему она не поговорила со мной? – растерянно, словно малый ребёнок, узнавший правду о Санта-Клаусе, обратился Фахми к жене.
– Этого я не знаю. Я не задавала вопросов. Я лишь поклялась ей, что буду молчать, пока это не случится. Я не верила сказанному, но опасалась этого дня всю жизнь.
Мирфат расшатала и втиснула последнюю шпильку, и подойдя к Фахми, положила руки на его плечи.
– Это был сунхед? – на умоляющих глазах проступили слёзы.
– Да, – выпалил Фахми и плечи его осели, словно тяжесть легла на них только в этот миг. – Но не спрашивай меня больше. Я не уверен… Я хотел посоветоваться с Тариком. Наедине. Он старший в роду.
– Поговори, – уверенно произнесла она, – А поверит ли он тебе?
Фахми повёл плечами, высвобождаясь от рук жены, посчитав, что теперь женщина лезет не в своё дело. Мирфат развернулась и двинулась к двери, обиженно вскинув подбородок. Удивительно, но годы тяжкого крестьянского труда не подмяли её. В свои шестьдесят она сохранила осанку. Фахми увидел, как из комнаты выходит гордая черноволосая девица его молодости.
– Подожди.
Мирфат остановилась, но не повернулась. – Ты что-то хотел, Фахми?
– Погоди, присядь.
Он должен был ей сказать. Она это заслужила.
Сунхед – сон судьбы, был частью семейных легенд. Узнать его можно только попав туда. Не увидеть – а именно попасть. Подобно медали он имел две стороны, что не пересекались одна с другой. Одной из них было ощущение реальности – непрерывность причинно-следственных связей. Фахми ощущал себя и помнил всё, вплоть до того, как уснул. Второй – была абстрактная загадочность сюжета.
Начало ужаснуло Фахми. Как испугало когда-то Зивара, видевшего сотню лет назад мириады переплетавшихся нитей вероятности – человеческих судеб. И на этом, уходящем в тёмную даль цветастом полотнище зияли обугленные дыры, рванные ожоги, пресекавшие миллионы человеческих жизней. Но общий поток поредевших нитей, рассекаясь на разнокалиберные реки и ручьи, стремился вдаль, а значит жизнь продолжалась.
Перед Фахми развернулся иной коллаж. Мириады тончайших, как паутина, нитей, ярко-лунного цвета, – нитей, истекающих ниоткуда, свивались в неслыханных размеров жгут, завершавшийся черно-пепельным торцом с оранжево-алыми разводами тлеющего огня. Это напоминало гигантскую затухающую папиросу. Из нижней части папиросы выходили редкие черные нити и устремляясь вдаль, исчезали во тьме. Над значением чёрных нитей Фахми не гадал, так как остальное озарилось в его мозгу предельно ясно и уложилось в одну фразу: «Род людской погибнет.» Малограмотный крестьянин однозначно понял увиденное, словно мозг его обладал неким ключом.