Бизнес ангел - стр. 21
Веня, наконец, вышел из ординаторской и сказал:
– Пошли.
Он словно был здесь много раз и сразу уверенно повёл меня в палату. Но тут впечатлений всего предыдущего периода мне, видимо, настолько хватило, что я выскочила из неё, как ошпаренная. Там лежало, наверное, человек пятнадцать: взрослых всех возрастов и пола и детей вперемешку. Койки стояли настолько впритык друг к другу, что не коснуться, переворачиваясь, локтём другого человека было невозможно. И вокруг больные дети всех возрастов и неопрятные, какие-то растрёпанные взрослые, а также неприятные запахи и откровенная грязь. Кровать, которую хотели нам предложить, была со сломанной железной ножкой. Того и гляди, с неё вместе с ребёнком можно было просто рухнуть, неудачно повернувшись. Разговора о том, чтобы на неё присесть, тоже не было, представлялось возможным только быстро лечь, чтобы не свалиться. Сопалатники сразу дружно посмеялись над тем, что видят, наконец, счастливцев, которых ждали на эту сломанную кровать. Я настолько ужаснулась увиденному, что из моих глаз просто фонтаном брызнули слезы.
Я вылетела оттуда пулей и, умоляя, словно он единственный, кто сейчас мог что-то изменить, в слезах прошептала Вене:
– Я не смогу здесь остаться в таких условиях, что нам делать? Помоги! Пожалуйста! Умоляю, может, есть какие-то другие больницы?
Он ответил строго:
– Стой здесь…
Не знаю, что Веня там говорил, какими деньгами или словами он смог убедить врачей, но через некоторое время он вышел и сказал:
– Всё хорошо, я всё решил.
И нам дали отдельную палату ровно напротив той перенаселённой. Она была безумно грязной, окна просто чёрные от копоти, но это было мне уже совершенно всё равно. Потому что я была безумно рада и счастлива, что не буду находиться в той жуткой толпе детей и взрослых в общей палате. Почему на меня это всё произвело такое угрожающее впечатление? Потому что на Севере все больницы идеально отремонтированы, палаты, коридоры и все помещения очень светлые, чистые и просторные, нефтяной бюджет был гигантским и на больницах не скупились. Поэтому контраст был слишком сильным. Я просто никогда не видела такого, и для меня это был настоящий шок и ужас, помноженный на всё пережитое и даже ещё не до конца осознанное ранее. Видимо, нервы сдали и не выдержали. Тем более что по характеру я интроверт, мне хорошо только в кругу близких, мне физически плохо находиться в незнакомой толпе.
Оставшись один на один в отдельной палате, в которой – о, фантастика! – был даже собственный санузел, я положила сына спать и начала генеральную уборку. Привезенная с собой пелёнка для ребёнка пошла в ход и как тряпка для пыли, и для мытья окон, и как половая тряпка. Она, конечно же, не отстиралась потом ни порошком, ни отбеливателем. Но всё это было для меня неважно. Ещё находясь под гнётом испытанных эмоций, я кинулась драить кровать, стены, окна, полы этого помещения и единственную мебель для ребёнка – пеленальный столик. Это успокаивало. Драила с силой, до скрипа. После мытья чернющих окон, наконец, стал виден дневной свет. Солнца не было, но это было и не важно, словно жизнь, та самая – обычная жизнь обычных людей, ворвалась сквозь окно прямо в палату и хоть на какое-то время приобщила и меня к такому простому и обыденному счастью, которое мы все не осознаем, пока не потеряем.