Биф Веллингтон, или На..й готовку - стр. 21
Погружённая в полумрак из-за занавешенного окна, её комната как будто стала меньше. Исчезли тени и солнечные блики, играющие с рамками бабочек, что висели на стенах, неустанно присматривая за старухой. Полумрак скрыл и грязь на полу, и слой пыли, местами потревоженный грубыми пальцами старухи.
Отвернув от её морщинистого, злобного лица взгляд, я увидела тарелку, стоявшую на столике у кровати, и крошки на ней, единственное, что осталось от приготовленного ею блюда. Две жирные мухи медленно ползали по той тарелке, никуда не торопясь.
– Что, сожрала всё в одну харю? – огрызнулась я, хотя, предложи она мне кусочек, всё равно бы отказалась.
– Не тронь моих бабочек, – попросила она, скривив рот в гримасе. – Я готовила это блюдо не для тебя.
– Ничуть не сомневалась в этом. И, смею заметить, уже тронула твоих бабочек. Ты ведь слышала всё сама.
– Сука.
Я решительно двинулась к кровати и расправила завернувшееся под старуху одеяло. Сама не знаю, зачем это сделала, ведь старая карга почти потеряла зрение, ровно так же, как и остатки своего разума и, возможно, даже не заметила ничего. Ни один мускул не дрогнул на её лице. Кот прокрался мимо меня, запрыгнул на кровать старухи, словно пытаясь защитить хозяйку, и, довольный, вытянулся вдоль её жилистой руки.
– Как думаешь, долго тебе осталось?
Я не могла понять, смотрит она на меня или куда-то за меня. Возможно, в тот тёмный угол, где прежде стояла вешалка с её вонючей одеждой, а сейчас куда-то запропастилась. Мной вдруг овладело непреодолимое желание пойти и отыскать ту вешалку, но в момент, когда собралась отойти, бабка вдруг в голос расхохоталась, отчего у меня по коже пробежала дрожь.
– Ты думаешь, это конец? Нет, детка, смерть – это только начало. Он придёт за тобой. Проведёт тебя за собой, хочешь ты этого или нет. Ты нужна ему.
– Всё, я звоню тёте Офелии. Пускай она сама разбирается с тобой.
– Она не спасёт тебя, – сказала старуха, но кашель стёр улыбку с её злобного лица.
– Однажды уже помогла. Не знаю, что случилось бы со мной, если бы не тётя. – Признаться, я сама не верила, что сказала подобное.
– Ты просто наивная дура. Вот кто ты. Она не о тебе заботилась. Если бы заботилась, приходила бы чаще. Если бы заботилась, пришла бы до того, как нога твоя начала гноится.
Я не хотела слушать и потому потянулась к мобильнику, лежавшему в заднем кармане джинсов. Набрала номер той, которую считала тётей, но ещё до того, как услышала голос оператора, оповещавший, что абонент временно недоступен, увидела её сидящей всё на той же веранде с телефоном, зажатым в руке. Бутылка белого Шардоне, разбившаяся вдребезги, валяется у входной двери, над которой не висят теперь колокольчики. Её ладони кровоточат, изрезанные секатором, а на качели, окружая её, словно мягкое облако, лежат горой искромсанные лилии, которые под конец она резала как попало. Белые цветы, окроплённые капельками крови. Увидела, как она посмотрела мне в глаза, заглянув как будто прямо в душу, отчего сердце сжалось в груди, ибо этот пустой взгляд затронул те места, что пропитаны болью и воспоминаниями, о которых я уже давно забыла. В тех воспоминаниях я услышала громогласный рёв старухи: «Нет! Прости меня, Артур! Я не хотела наносить ей увечья. Не хотела. То была не я, мальчик мой».