Биф Веллингтон, или На..й готовку - стр. 20

Лепидоптерофелист – называла она себя по-научному. Возможно, даже гордилась, как величественно это слово звучит. По мне, так лучше бы собирала бы марки. Махаон, Мёртвая голова, Адмирал, Павлиний глаз. Чёрт, да они даже называются страшно.

Наступив ногой на одну из них, я как могла растёрла её ботинком о пол и направилась к комнате своей опекунши, но тут же вскрикнула от боли зацепившись за торчавший из стены гвоздь.

– Чёрт! Хватит! Оставь меня в покое, – крикнула что было сил. Сколько себя помню, постоянно обо что-то билась, резалась или зацеплялась. Дом как будто не принимал моего присутствия или, возможно, наоборот, подпитывался моей болью, моей кровью. Там, где я спала, постоянно гнили половые доски, не раз грозившие мне переломом ног. С гулким щелчком лопались стёкла, как бывает при усадке дома. Возможно, так оно и было, несмотря на то, что дому этому уже больше ста лет. При каких-то поломках старуха просто безмолвно вызывала мастеров, запирая меня в соседней комнате. Но однажды мне удалось услышать разговор кого-то из рабочих. Он сказал, не скрывая своего удивления, что никогда такого прежде не встречал. Доски, что служили полом в моей спальне, как будто кто-то поедал, но он так и не сумел найти причину. А ещё сказал, что когда они вскрыли деревянный настил, то обнаружили толстый корень дуба, того самого, что растёт во дворе. Мужчина взволнованно сообщил, что корень тот полностью сгнил и именно от него исходит зловоние. Сказал, что его необходимо убрать оттуда и он выполнит эту работу, но для этого нужна дополнительная плата. Помню, как старуха ответила ему:

– Вам бы только побольше заработать! Наживаетесь на несчастье других как можете. Идите прочь и не лезьте туда, куда не надо. Воняет ему. Да пусть воняет, там всё равно никто не живёт.

Я заплакала тогда, превозмогая желание закричать, забарабанить в дверь. Сказать: «А как же я? Я живу там! Я вдыхаю пары той гнили». Но сдержалась, ведь так велела мама. «Потерпи немного, – сказала мне она. – Придёт день, и ты покинешь этот дом». С тех пор прошло немало лет.

Я ненавидела этот дом, а он всегда ненавидел меня.

Нет. Старуха не была мертва. Не лежала на кровати в куче собственного дерьма с раззявленным ртом, но бледность кожи и частое удушливое дыхание сказали мне, что конец её близок.

– Долго же ты собиралась с мыслями. Я слышала тебя, и нет, я ещё не сдохла и не сдохну до тех пор, пока ты не выслушаешь меня, – прошипела старуха настолько громко, насколько смогла, и улыбнулась, обнажив ряд кривых зубов. Хотя вряд ли это можно было назвать улыбкой, скорее, оскал животного, который уже осознал, что смерть его близка.