Без права на ошибку. Том 2 - стр. 30

— Как вы все меня достали! — рявкает Лазарев, пытаясь достать блокирующего Олега.

— Да что ты говоришь! — ревет Шершнев и переходит в нападение.

Он выше ростом. Пока его кулак летит вперед, Лазарев подныривает снизу и делает выпад.

Женин рот изгибается в зверином оскале, когда новый удар достигает цели.

— Эй, народ!

Новый удар и хруст. Лазарев хватается за нос, отшатывается, а затем бьет вытянутой ногой. Олег хватает ту в воздухе и отшвыривает словно обретшего шестое дыхание друга. Женя врезается в стену, с которой на пол моментально слетает картина. Деревянная рама не выдерживает удара и разваливается, а вот Лазарев с боевым криком вновь кидается вперед.

— Ребят!

— Лена, выйди! — вскрикивают они хором, стоит мне вновь попытаться вмешаться.

Они замирают на секунду и направляют на меня наполненные кровью взгляды. Злость на них обоих переполняет мою грудь. Я ударяю пяткой о пол и, гневно тряхнув волосами, лечу на второй этаж.

— Да хоть поубивайте друг друга! — кричу уже на лестнице. — Мне совершенно плевать!

Надежда на то, что мои слова что-то изменят, рушатся с новым звуком удара. Я так и не решаюсь скрыться до конца. Усаживаюсь на верхней ступени и прижимаю к себе колени. Отсюда ничего не видно, но и нет шанса, что что-то внезапно отлетит мне в голову.

Но почему я не чувствую волнения?

Первый шок давно прошел. Да, я не могу спуститься вниз или уйти в комнату, но и страха не испытываю. Наоборот.

В груди противоестественно разливается умиротворение и покой.

Словно происходящее — норма.

— Зря твой папаша тебя не добил! — шипит Олег, а я прижимаю ладони к ушам.

От резких звуков болит голова, но это единственный дискомфорт, который я испытываю. Даже через ладони слышен звон разбитого стекла и протяжный стон.

А затем новый рык, уже Женин:

— Лучше бы ты сдох в клинике!

Их слова похожи на укусы. Словно не достаточно той физической боли, что они причиняют друг другу.

Только самый близкий человек знает твои самые уязвимые места.

Сейчас они вгрызались в них как можно глубже, рвали души на части.

Неужели только так они могли избавить друг друга от многолетней боли и обид, что не разделили вместе?

Звуки разрушающегося дома то и дело сменяют хруст и злые выкрики, что с каждым новым выпадом становятся все более тусклыми.

Пока, наконец, не сходят на нет.

— У меня с Леной никогда ничего не было, — доносится потухший голос Лазарева, а я взволнованно прислушиваюсь.

— Я знаю.

— Она — запретная территория.

— Да знаю я, — бурчит Шершнев.

Они умолкают. Кто-то с кряхтением шаркает ногами, а затем раздается скрип открываемого шкафчика. Через секунду я слышу, как по полу перекатываются осколки.