Без памяти в тебя - стр. 17
Преодолев природную робость, Аскольдовна «для порядка» попросила паспорт.
Он смело протянул. Старушка прочитала:
— Руслан Валерьевич.
Вскользь глянула на фотографию.
— Нет, того звали Санька, — тяжело вздохнула она, словно ей было жаль, что это не он, а, может, просто вспомнилось былое, и вернула документ.
«Санька», усмехнулся Дымов. Как же давно это было.
Санька, Саня, Санёк — так его звали в детстве с лёгкой руки деда, который и слышать не хотел ни о каком Руслане. Сказал дочери назвать внука Саня — так и звал, хотя родители дали ему имя Руслан, как и записали в документах о рождении. Но поскольку с восьми лет Руслан жил с дедом, никто не мешал академику Лаврентьеву, учёному, профессору, преподавателю истории и знатоку генеалогии, звать внука, как он хотел.
А нос у Руслана был не раз ломан.
Нос с горбинкой, хер дубинкой — любил приговаривать инструктор в учебке.
Многострадальный нос, ломаный и в спортивной секции, и просто в драках, исправил военный хирург, когда латал Руслана после ранения: нос и кости глазной орбиты. И то и другое срослось как на собаке, а новый нос сделал Дымова не только краше, но и слегка неузнаваемым.
Так, в шестнадцать лет, когда поступил в военное училище, Руслан вернул своё имя (там его Санька уже никто не звал), а в двадцать неожиданно получил внешний апгрейд.
Он покосился на Таньку, но та хладнокровно повела его дальше по квартире.
Руслан чуть не сломал зуб, пытаясь откусить пластмассовое яблоко и тоже вручил его в придачу к снопу старушке, настоятельно предложив убрать все хрупкие и несъедобные предметы от греха подальше. Посмотрев на Таньку, Аскольдовна и на это обречённо согласилась.
Но больше всего Дымову не понравились окна, ни одно из которых не предусматривало ни штор, ни жалюзи, ни крюков, на которые худо-бедно можно было накинуть какую-нибудь тряпку, а не расхаживать неглиже на виду у соседей, не оставляя простора для фантазии.
Как владелец частной охранной компании Дымов не был одержим контролем, просто считал, что личная жизнь должна быть исключительно личной, то есть приватной. А как человек практичный, с пристрастием осмотрел наличники: пара гвоздей решили бы дело, но пожалел и несчастную эстетику, и бедную старушку, и дизайнерский замысел. Что он зверь какой!
Какой бы неудобной ни была квартира, этажом выше жила Алька — и это всё решило…
Квартиру он снял неделю назад.
Час назад грязный, мятый, злой и вонючий, вернулся из СИЗО, принял душ, переоделся, купил цветы и пошёл просить индульгенцию у любимой женщины.
Пять минут назад, получив от ворот поворот, он спустился на свой этаж и сразу рванул к окну на кухне.