Бейкер-стрит на Петроградской - стр. 14
Через несколько лет Медведковская ГЭС, которую мы тогда строили, поросла бурьяном: речка течет, трава растет – все пришло к тому, чем и было до нашего пришествия, только ряжи остались стоять.
Моей «общественной нагрузкой» была стенная газета «Филолог», про которую говорили: «Растянулася газета от клозета до клозета». Действительно, длина ее была не менее пятнадцати метров, выпускали мы ее каждую неделю. И всякий раз, когда ее разворачивали, толпы студентов обступали наш настенный орган.
Вооруженный кистями и гуашью, я без устали рисовал карикатуры, а Феликс делал к ним стихотворные подписи. Газету мы выпускали ко всевозможным событиям на факультете. А поскольку событиями этими были в основном комсомольские собрания и происходили они довольно часто, у нас с другом Нафтульевым периодически случались творческие кризисы. В один из таких моментов, получив общественное задание из комитета комсомола – заклеймить двоечницу N, мы с Феликсом тупо посмотрели друг на друга.
– Кого ты еще не рисовал? – спросил Феликс.
– Слона… – наобум ляпнул я. – А смысл?
– Как-нибудь…
И пока я на листе ватмана рисовал слона, подступающего к злосчастной студентке, Феликс творил:
В университете я дружил с Глебом Горышиным, будущим писателем.
Отец Глеба был начальником треста «Ленлес» и настоящим русским великаном. Эта особенность конституции передалась Глебу по наследству. А еще передалась страсть к охоте, что отразилось в его творчестве – все рассказы Глеба так или иначе связаны с жизнью Приладожья.
В доме Горышиных всегда была лосятина или медвежатина. А под кроватью стройными рядами покоились бутыли древесного спирта – «табуретовки».
– У тебя трешка есть? – спрашивает Глеб.
– Найдется, – отвечаю я.
– Это хорошо, – как бы между делом произносит Глеб и лезет под диван.
– А отец?
– Всем хватит. – Глеб вылезает из-под дивана с бутылочкой ректификата.
Через минуту мы идем по улице в направлении ближайшей пивной.
– Пиво или лимонад? – таинственно спрашивает Глеб, когда мы встаем у грубого круглого стола, хранящего следы стаканов и пивных кружек.
– Сегодня – пиво! – недолго думая, отвечаю я. – Помнишь, что было со мной после лимонада…
На закуску, как правило, денег не хватало.
Очень скоро эта «табуретовка» отвратила меня от спиртного на долгие годы – до самого, можно сказать, кинематографа.
А Глеба Горышина – нет! И с нами его теперь тоже нет…
Нет с нами и другого моего доброго товарища – Юры Гаврилова. Он был славист. После университета его пригласили в «Литературную газету» в международный отдел. В одну из командировок в Африку, в Конго, к знаменитому Лумумбе он погиб, подхватив какой-то экзотический вирус. А в студенческое время он помог мне заработать первый в моей жизни гонорар – по его подстрочнику я перевел с чешского поэму Марии Пуймановой «Миллионы голубей» и опубликовал в журнале «Звезда». В память об этом литературном подвиге у меня до сих пор стоит портативная машинка «Райнметалл», которую я купил в комиссионке за три тысячи гонорарных рублей.