Бетонная серьга. Рассказы не только из архитектурной жизни - стр. 6

Я иду делиться мыслями с Мироном, по дороге обдумывая, в каких словах я ему это изложу. Ведь у работодательницы острейший слух плюс знание английского, стало быть интернациональные слова и русско-ивритский сленг надо сразу отбросить. Никаких «боссов», «шоколадов», «диет» и «стрессов», только славянские корни.

Слово «босс» мы уже давно заменили на «работодательница», как вы уже заметили, «шоколад» был назван «сладостями». Вы попробуйте для эксперимента вот так подбирать слова, сохраняя при этом темп речи, увидите, как это сложно.

Обрисовав Мирону возникшую на кухне ситуацию теми же словами, что рассказываю вам, я дошёл до ключевой фразы работодательницы о стрессах и диетах. Первым делом вместо «диеты» подвернулся «пост», однако тут же отпал, так как созвучен английскому «fast» и мог быть понят работодательницей, равно как и «стресс». В итоге вместо «Да… у кого диета, а у кого и стресс, настроение не подходящее» получилось следующее: «Да… кои из нас говеют, а кои не говевши маются да мытарствуют…»

Было это довольно давно с точки зрения новейшей истории, и произошло с тех пор много событий – рухнула Берлинская Стена. Вслед за ней развалилась Советская Империя. Миграции граждан стали свободными, и евреи уехали в Израиль. А в самом начале перестройки все заграничное заставляло млеть. В Россию шлынули звездинские, шуфутинские и токаревы со своими «галицыными» и «брайтонами».

Среди прочих заграничных товаров в Россию поступил и румынско-французский Борис Рубашкин. Он был снабжен легендой о белогвардейской эмиграции, а всё белогвардейское воспринималось с уважением – сохранили, дескать, на чужбине культуру и традиции, хоть и с акцентом, а говорят по-русски. И Борис Рубашкин попал в струю возвращенцев-великомученников. Я в ту пору был очень молод – учился в средних классах школы, но, несмотря на молодость, почувствовал подвох. Но пока всё нормально, мне просто что-то померещилось.

Борис Рубашкин придерживался классической манеры исполнять жанровые песни. После каждой подборки из двух-трех песен он уходил за кулисы и переодевался. Всё пока что нормально. Но вот в середине концерта он начал сдавать. Видимо, сказался возраст и длительный переезд. Объявили песню «Мурка». «Наверняка, – подумал я, – в своей длительной эмиграции он сохранил какой-нибудь неслыханный доселе исторический вариант этой песни». И вот на сцене появился Рубашкин. Ему показалось, что «Мурку» должен исполнять обязательно морячок. Бог с ним, пусть будет морячок, видимо, это и есть белогвардейско-французский колорит. Но морячок был из английского прошлого (а сейчас уже из позапрошлого) века. На нем была тельняшка, не удерживающая вываливающееся брюхо и берет с помпоном. Борис Рубашкин запрыгал по сцене, изображая предынфарктное «Яблочко». После этого он пропел: