Бесконечная шутка - стр. 101
– Поэтому из соображений предосторожности этого не делаешь, – говорит Гопник.
– …не пердишь, – говорит Филип Трауб.
– Но тогда, получается, сдерживаешь срочный пердеж, и бегаешь, и играешь с соперником, пока внутри тебя гуляет горячий вонючий неприятный пердеж.
Двумя этажами ниже – Орто Стайс и его выводок: в библиотечном кружке мягких кресел и ламп в теплом холле перед главным входом в общежитие В:
– И грит он, он грит, что для него эт не прост теннис, майн киндер. «Майн киндер, ну, эт для меня как семья». И смотрит мне прям в глаза и грит, что, дескать, дело в том, чтоб найти в се то, об чем ты и не подозревал, и просто-таки там поселиться. И единственный способ пробраться вглубь ся – эт жертва. Страдания. Аскеза. То, че ты готов отдать. Сами эт будете слухать, если заслужите честь с ним поговорить. Вызвать могут в любую минуту: пришло время поговорить как мущина с мущиной. Сами услышите, как он эт повторяет опеть и опеть. Чем ты должон пожертвовать. С чем готов расстаца. Вижу, ты малец струхнул, Вагенкнехт. Страшно? – да вы смогете уголь в бриллианты своими розовенькими задами сжимать, во как страшно. Дело великая. Прям в лицо все выскажет. Дисциплина, и жертвы, и преданность чему-то большему, чем ваше личное. Он скажет про Америку. Он скажет про патриотизм, даж не удивляйтесь. Он скажет, что патриотическая игра – дорога к эт самому. Он сам не американец, но скажу вам напрямик – из-за него я горжусь, что я американец. Майн киндер. Он скажет, как научиться быть хорошим американцем во времена, ребзя, когда Америка сама на ся не похожа. – Долгая пауза. Входная дверь новее, чем ее облицовка. – Да я за старика стеклопластик жрать буду.
Единственная причина, почему Младшие товарищи в К08 слышат короткую овацию из холла, – Сбит не стесняется пауз и молча размышляет столько, сколько нужно. Для детей паузы означают чувство собственного достоинства, благородство духа и бездонную глубину человека, который провел девять лет в трех разных академиях, и который бреется ежедневно. Он медленно выдыхает, сложив губы трубочкой, глядя на гильошированный край потолка.
– Знаешь, Моби, если б такое случилось со мной, я бы все снес.
– В смысле, перднул бы несмотря ни на что?
– A la contraire.[38] Я бы снес все неудобства и держал бы пердеж в себе весь день, если надо. У меня есть железное правило: во время игры моя задница – скала. Из нее не сбежит ни ворчун, ни шептун. Если придется играть согнувшись пополам – буду играть согнувшись пополам. Иду на неудобство во имя достойной осторожности, и когда дело становится совсем плохо, я смотрю в небо между розыгрышами и говорю: «Спасибо, Сэр, можно еще немного? Спасибо, Сэр, можно еще?»