Беседы о литературе: Восток - стр. 3

В том, что касается христианской тематики, отец Георгий оказывается и больше, чем исследователь, и больше, чем священник. Очень часто, когда речь в книге (т. е. в радиопередачах) заходит о христианстве, следом говорится и о свободе. Наиболее ярко это звучит в главе о «Жан-Кристофе» Ромена Роллана: «“Никогда я не отрекусь от своих взглядов, – заявлял Кристоф. – Я свободный человек”. – “А с Богом вы еще свободнее”, – спокойно возражал священник». Здесь смело декларируется, что вера – и есть свобода, но это очевидно и в беседах об Ионеско, о Рильке, о Гессе.

Постижению писателем Бога посвящена почти каждая беседа. В главке «Браслет Экзюпери», казалось бы, немного иная тема – не вера или неверие Экзюпери (об этом – в остальных беседах об этом писателе), но судьба – судьба в античном ее понимании (обратим внимание на параллель между браслетом Экзюпери и поликратовым перстнем) и судьба как промысел Божий. Однако и в этой главке комментируется христианское в текстах Экзюпери: «“Хлеб стал для нас непременным спутником сострадания, потому что его раздают в годину бедствий. Вкус разделенного хлеба не сравним ни с чем… Ведь хлеб это то же, что масло в светильнике, пишет Экзюпери дальше. – Оно также претворяется в свет”. Хлеб, свет, масло в светильнике, вкус разделенного хлеба – но это же Тайная Вечеря! На самом деле именно о Тайной Вечери Христовой говорит в этих словах Экзюпери».

Многие беседы посвящены разным формам несвободы; два полюса духовной несвободы представлены в беседе о «Восстании масс» Хосе Ортеги-и-Гассета, где личная свобода поглощается массовым сознанием, единой идеологией, и в беседе о романе Германа Гессе «Игра в бисер», где принадлежность, напротив, не к массе, а к интеллектуальной элите, заставляет человека отказаться от творчества, мистики, устанавливает жесткие добровольные рамки и лишает личной свободы.

Как бы продолжением бесед об Ортеге-и-Гассете и Эжене Ионеско оказывается беседа о «Возвращении из СССР» Андре Жида. То, что Андре Жид видит в СССР, стране, которую он любил, пока в ней не побывал, и которую считал свободной – это та самая несвобода, тот самый «риноцерит», когда человек отказывается от своих личных суждений и мыслит как масса, вместе с массой.

Весьма интересны беседы Г.П.Чистякова со слушателями. Особенно примечательна беседа в главе, посвященной Андре Жиду. Вопросы касаются то литературы, то религии, и в своих ответах отец Георгий выступает то как преподаватель, то как священник. Но вот слушательница задает вопрос злобный и глупый: «Почему Вы выбираете героями Ваших передач то гонителя христиан Марка Аврелия, то содомита Андре Жида? Чем объяснить Вашу любовь к этим персонам?» И получает ответ (часть которого купирована составителями): «Что касается Вашей реплики, то она вполне укладывается как раз в то, о чем говорит Андре Жид. Как страшно, когда человек живет идеями, когда человек живет не жаждой правды, а стремлением проводить в жизнь свою идею. <…> Вы – женщина злая, неумная и агрессивная, и мне кажется, что вместо того, чтобы звонить на радио, Вам бы надо было подойти к зеркалу, посмотреть на себя и подумать: “А почему я так всех ненавижу? А почему даже веру во Христа, которая мне вдруг открылась, я использую как новый способ реализовывать свою ненависть?” Родные мои, ведь это же чудовищный парадокс! Вы считаете себя христианами, вы открыли для себя Евангелие, но для вас ваше христианство – это только новый повод к ненависти. Одумайтесь, остановитесь! Проснитесь, в конце концов! <…> Где ваша личная свобода, к которой звал апостол Павел? Где ваша личная вера?»