«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы - стр. 115
Соседнее с ней место за столом Ржевского занимала «карлица, тридцатилетняя малютка, чопорная и сморщенная». Из этой героини, тоже заимствованной у Корниловича385, Пушкин делает полноценный и достоверный образ. В VI главе больная Наташа посылает за карлицей, и «в ту же минуту круглая, старая крошка как шарик подкатилась к ее кровати. Ласточка (так называлась карлица) во всю прыть коротеньких ножек, вслед за Гаврилою Афанасьевичем и Ибрагимом, пустилась вверх по лестнице и притаилась за дверью, не изменяя любопытству, сродному прекрасному полу» (VIII, 31).
Итак, мы знаем прозвище карлицы386. Дальнейший рассказ выявляет ее незаурядный ум и особое место в барском доме: «Никогда столь маленькое тело не заключало в себе столь много душевной деятельности. Она вмешивалась во все, знала все, хлопотала обо всем. Хитрым и вкрадчивым умом умела она приобрести любовь своих господ и ненависть всего дома, которым управляла самовластно. Гаврила Афанасьевич слушал ее доносы, жалобы и мелочные просьбы; Татьяна Афанасьевна поминутно справлялась с ее мнениями и руководствовалась ее советами; а Наташа имела к ней неограниченную привязанность и доверяла ей все свои мысли, все движения шестнадцатилетнего своего сердца» (VIII, 31–32).
Типы дворовой челяди, столь характерные для русского XVIII века, обрисованы Пушкиным в романе бегло, но чрезвычайно точно и выразительно.
«Женихи ей поклонились»
И жених сыскался ей,Королевич Елисей (III, 543)А.С. Пушкин. «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях».
Дура Екимовна как бы предвещает сюжет сватовства своей прибауткой: «поючи да пляшучи, женишков поджидаючи».
После отъезда Петра боярин Ржевский просит сестру и тестя отгадать: за кого царь сватает Наталью Гавриловну? Следует перечень женихов, наверняка (как и все у Пушкина) не случайный. Названы семь фамилий, и почти все женихи получили уничижительные оценки Татьяны Афанасьевны:
« – Батюшка-братец, – отвечала старушка, – как нам угадать? мало ли женихов при дворе: всякий рад взять за себя твою Наташу. Долгорукий, что ли?
– Нет, не Долгорукий.
– Да и Бог с ним: больно спесив. Шеин, Троекуров?
– Нет, ни тот, ни другой.
– Да и мне они не по сердцу: ветрогоны, слишком понабрались немецкого духу. Ну так Милославский?
– Нет, не он.
– И Бог с ним: богат да глуп. Что же? Елецкий? Львов? нет? неужто Рагузинский? Воля твоя: ума не приложу» (VIII, 25).
Все перечисленные кандидаты в женихи – реальные исторические лица, большинство из них будут опять упомянуты Пушкиным в «Истории Петра». В этом сцеплении имен – своеобразие поэтики пушкинского романа, установка на максимальную правдоподобность характеров и обстоятельств.