Белка - стр. 45
– Вы извращаете смысл моей темы, Петр Сергеевич, и делаете это умышленно! – закричал поэт, напружив мощный загривок и покраснев гораздо больше Крапиво.
– А вы, милый человек, развращаете нас, – весело осклабившись, промолвил Кузанов, и всем стало ясно, чью сторону он возьмет.
Приободренный Крапиво закрыл глаза, потряс головою, дрызгая мягкими щеками, а потом широко раскрыл глаза, в которых было величественное страдание.
– А стихи-то! Николай Николаевич, вы все же известный поэт, вас ли учить стихи писать? Но позвольте спросить, где же тут поэзия? Целуйся, да еще не с каждым, и еще – подряд! При чем тут подряд, я вас спрашиваю? Разве речь идет у нас о строительном подряде?
– О каком таком строительном подряде? – вскочил с места частушечник.
– Вот именно – о каком? – искренне удивлялся Крапиво, отворачиваясь от поэта и глядя на шефа.
Тот развел руками и приподнял верхнюю губу, что означало у него улыбку. Николай Николаевич подскочил к столу и выхватил из рук Крапиво листок с текстом.
– Нечего издеваться, – со слезою в голосе молвил он. – А стихи в порядке, н-не позволю!.. – последнее он выговорил с трудом, впришепт.
– Полно обижаться, Николай Николаевич, мы же с вами не дети. А стихи-то ваши, надо признаться, действительно не интересанты, – миролюбиво и отечески заговорил Кузанов. – Да и темка, скажем, не очень актуальна. Если бы нас интересовала такая тема, то нашлись бы, извиняюсь, и более авторитетные стихи. Помните, у Маяковского: кому и на кой ляд поцелуйный обряд, так, кажется? Видите, и короче, и емче, и, главное, поэтичнее.
Раздались смешки, уважительные в адрес остроумного оратора и оскорбительные для Николая Николаевича. Осмеянный поэт пригнул седую голову в знак вынужденного смирения и медленным шагом, огибая стол, направился к выходу из зала заседания. Но, проходя мимо Крапиво, не выдержал характера и ядовитым голосом произнес:
– Радуешься, вампир? Кровушки нашей попил… попил!
Выпад был ужасен по своей бестактности и откровенной грубости, стол совета охватило глубокое оцепенение, и при всеобщем молчании Николай Николаевич с торжествующим видом покинул зал.
Крапиво дернул одним плечом, потом другим, посмотрел в потолок своими выпуклыми очами и, ни к кому в особенности не обращаясь, молвил тоном глубокого сожаления:
– Обиделся человек, кажется. Не принял критики. Придется его успокоить, беднягу. Вы позволите мне на несколько минут покинуть совет, Павел Эдуардович? – обратился он к главному.
Тот полуобернулся к нему, шевельнул рыжими кустиками бровей и выразительно потупился, достигая этим сразу трех целей: и разрешая удалиться, и выказывая старому соратнику глубокое сочувствие, и безмолвно воздавая должное его человеколюбию и чуткости. Сделав общий полупоклон, Крапиво удалился, браво выпятив крутую грудь.