Башня птиц - стр. 11
– А то, что я жить хочу. Ясно?
– Живи, однако, – посоветовал эвенк. – Раз не помер, так живи. Жить хорошо.
– Спасибо, я и сам знаю, что жить хорошо, – сказал Егор и рубанул в третий раз. – В дурацких советах не нуждаюсь.
– Ай, какой плохой мужик! – укорил, вскрикнув, эвенк. – Все хотят жить. Ты лес рубишь – меня убиваешь.
– А ты меня пожалел? Ты мне воды пожалел. Плевал я на тебя теперь с высокого дерева. Ясно?
– А что тебя жалеть? Ты человек, вас вон как много, а я один. Сирота я, Дёйба.
И эвенк показал руками, как много людей, и как одинок он сам.
– Одним человеком больше, одним меньше, – сказал он, – ничего не изменится. Друг друга вы убиваете. А я один, сирота я. Лес жжете – больно мне, дерево рубите – больно мне, зверя убиваете – ой, как больно мне!
– Что с тобой говорить, – сказал Егор, – это в твоем лесу друг друга все убивают, тем и живут. Что на людей все валишь? Сам-то кто?
– Дейба-нгуо я, сказал ведь.
– А хоть бы и Дейба, что с того? Вот и паси своих волков, коль нравится, а мне не мешай.
И Егор углубил заруб.
– Моу-нямы, Земля-мать, всех родила, душа у всех одна, – сказал Дейба, – вас, людей, Сырада-нямы, Подземного льда мать, родила, душа у вас холодная. Не жалко вам ничего. Лес большой, душа у него одна. Тело режешь – душе больно. Тело убиваешь – душа умирает. Глупый ты.
– На дураков не обижаются, – сказал Егор, замахиваясь топором, – и сказки мне свои не рассказывай.
– Мало тебя Мавка мучила? – спросил Дёйба. – Жалко, совсем не замучила, Лицедей не дал. Кабы он на дудке не заиграл, так и помер бы ты.
– Ступай своей дорогой, пастух Дёйба, – сказал Егор, опуская топор. – Не мешай дело делать.
– Лес мой, – настаивал тот, – тело губишь – душе больно.
– Какая ты душа, – огрызнулся Егор. – В тебе самом душа еле держится.
– Люди довели, – пожаловался Дёйба, – лес жгут, зверей убивают, реку травят. Больно мне.
– А мне что за печаль? – сказал Егор и рубанул по сосне.
– Плохой ты, – сказал пастух, морщась от боли, – я тебя сосну лечить заставлю, волкам потом отдам. Волки мужиков не любят, шибко злы на мужиков.
– Ну-ну, – сказал Егор, делая свое дело.
– Лечи, однако, дерево, рубаху разорви и лечи.
– Аптечки не захватил, – сказал Егор и услышал гудение пчелы над ухом.
Он отмахнулся от нее, но она возвращалась, и вскоре вокруг Егора загудел целый рой.
– Будешь лечить? – услышал он сквозь гуденье.
– Еще чего!
И пчелы набросились на Егора. Чем больше он отбивался от неуловимого роя, тем сильнее и ожесточеннее нападали пчелы. Глаза сразу оплыли. Зверея от боли, Егор заметался по берегу, скатился по обрыву в облаке пыли и с размаху нырнул в реку. Вода холодная, долго не высидишь, а выйти нельзя – пчелиный рой кружит над головой. И тут кто-то под водой сильно укусил его за ногу. И еще раз, будто ножовкой. Напрасно Егор отбивался от нового врага, каждый раз этот кто-то подплывал с другой стороны и острыми зубами коротко покусывал его тело. Не помня себя от боли и злости, Егор выскочил на берег и стал зарываться в песчаный осыпающийся склон. И только он прикрыл себя песком и пучками травы, как кто-то из-под земли пробрался к нему и, попискивая, куснул в живот, и еще раз – в спину, и еще – в бедро.