Барин умирал - стр. 3
Андрей охватил голову дрожащими руками, глядел сквозь слезы на Евсея. Тот сидел напротив, потупившись, теребил бороду, раздумывал. То, что рассказывал ему Лоскутин, было дико и страшно слушать. Как поведала бабка Матрена, изуверства над Полянкой чинили немыслимые. Ну оно и без бабки понятно: надругались люто. Только вот выходило, со слов травницы, что брали Полянку такими дьявольскими способами, какие доброму человеку в адском мороке не привидятся. Все нутро изорвали. А уж про жеребца россказни – храни нас Господь! – до такого и сам сатана не додумается. Может, врет старая ведьма Матрена? Что она узрела в своих колдовских видениях?
– Убью! – Андрей вскочил, грохнул кулаком по столу. Евсей вздрогнул, прерывая раздумья.
– И помышлять не смей. У барина охраны немеряно. Видал конницу? Враз на копья подымут.
Лоскутин опустился на скамью. Затих.
– А делать-то что? У кого справедливости искать? – прошептал он.
– Молиться нужно. В милости Божией разумение и защиту от диавола просить. Вот что, – глухо молвил Евсей.
Не врала ведунья Матрена. После похорон Полянки новые слухи поползли. Одни страшнее других. Из имения побежали люди. Хоронились под полами в крестьянских избах, пока всадники барина рыскали по окрестностям, выискивая беглецов. Холопы рвались к Енисею, на другой берег, подальше в Сибирь, где, по слухам, жилось вольнее. Среди убежавших были помощник барского конюха Дениска, одна из кухарок – Авдотья, квасник Евлампий, семейная чета – лакей Алексашка с женой и, что уж совсем тревожно, писарь Владимир Куропаткин, человек вольный, ранее состоявший в чине на государственной службе. Они-то и поведали в подробностях, что в поместье творится.
Писарь Куропаткин, как и положено человеку ученому, рассказывал толковей всех.
– Уж не ведаю, почему из преисподней появилось исчадье ада сие, но самый лютый разбойник на Страшном суде более милости Господней иметь будет, нежели Буселов, – голос писаря дрожал. – Не может муж, от всевышней воли созданный таковым, наряжаться в платья блудниц и, уподобившись женскому существу, повадки и манеры из того иметь, похоть свою направляя не только на баб, но и на мужиков, а также на созданий малых обоего полу. А ежели случается у него особое расположение в чувствах, не брезгует в похоти и скотом домашним, из того, что покрупнее – овцами, свиньями да кобылами. Провинившихся же девок и баб велит под жеребца подставлять. После того многие богу душу отдают, по причине недугов телесных и позора. Блядскими увещеваниями заставляет он домашних слуг и дворовых присоединиться к вакханалиям. А кто противится – тех приказывает до смерти измучивать на потеху себе и верному окружению. А преданных одаривает подарками с серебром, кормит и поит без меры. Имение же свое, логово тьмы адовой, нарек по-иному. Было Тихое, есть же Шпасс. – Писарь схватил кувшин с квасом и долго пил, пока оцепеневшие крестьяне молчали.