Бархоппинг - стр. 9
Русский оккупант Иван сидел в ресторане «Ключ Риги» и пил своё теплое вино, наслаждаясь предночной свежестью и влажностью и впитывая шум и милость старого города,
пока его соседки пытались разобраться с официантом, который делал вид, что не понимает по-русски, о том, кто из них за что должен платить, и почему они не могут сплитнуть этот сраный счет, и как их впечатление о Латвии – подстилке, будет теперь испорчено сраным официантишкой, который якобы не знает язык Гоголя и Набокова, и который теперь стоит безучастный как зелено-бронзовый тролль и мечтает о том,
как он получит вид на жительство в Англии и поступит там в Манчестерский университет, и наконец, его знания в области организации работы общественного транспорта найдут применение, и он получит диплом и уедет в Балтимор,
где на могиле По с 47 процентами негров он будет строить новый терминал аэропорта BWI с удобненькой электричкою ВАШИНГТОН-БАЛТИМОР,
где в Художественном музее Волтерса, Бадди Холл, охранник бегал по залам в поисках просранной «Весны» Моне, которая должна была быть в музее и предъявить которую потребовал ему один студент из Эквадора,
который, кроме как знатным любителем импрессионистов, был ещё и ценителем компактных китаяночек, чью миниатюрность особенно ценил, после того как одна накокаиненая американская туристка скакала на нём как на удавленной галапагосской черепахе, и теперь он хотел произвести впечатление на Щин-Ли своей такой образованностью и эстетизмом,
хотя Щин-Ли думала о двух вещах – как найти бесплатный интернет и поговорить со своим парнем, и как, дракон побери, ей выговаривать звук [щ], чтобы сказать:
«щи со щукой щделали меня щасливой» —
фразу которую она поспорила, что сможет выговорить с Иваном – украинцем, который жил в соседней квартире с грязными турками, которые повально зачитывались Орханом Памуком – хотя ненавидели его, за то, что он признавал геноцид армян и евреев, и гуннов и греков, и олмек и ацтеков,
и все они лежали на грязном ковролине и курили ямайскую травку, которую им достал ямаец Джонни и его малышка – огромная негритянка, которую они все пытались запихнуть в машину, когда ехали сдавать документы на работу,
которую просто делал полицейский, очерчивая мелком место убийства нерадивого малого, бросившего мамочку и сказавшего, что хочет тусануть отдельно от неё и папы, который сидел, упершись ногой в стекло двадцатишестиэтажного бара, и смотрел в старый город, попивая холодное пиво…
Дельфины!
Дельфины! – закричал я. – Дельфины!
Но никто и не обратил внимания! Я подбежал к отцу с новостью, но тот отмахнулся от меня – разговаривал с таким же усатым и серьезным мужчиной, как он.