Бабуля - стр. 4

Джордж очень хорошо запомнил этот случай. Не только потому, что впервые услышал, как мать кричит на бабушку, но потому, что на следующий день вдруг выяснилось, что кладбище «Березки» на Мапл-Шугар-роуд подверглось акту вандализма – многие могильные плиты были вывернуты, старинные, девятнадцатого века, ворота повалены, и то ли одна, то ли две могилы вскрыты. Осквернение – вот как выразился по этому поводу мистер Бердон, директор школы, собрав на следующий день учеников всех восьми классов. И прочел им лекцию на тему, что есть «злостное хулиганство», объяснив, что многие выходки «вовсе нельзя считать смешными». Возвратившись в тот вечер домой, Джордж спросил брата, что означает это слово – осквернение. И Бадди объяснил, что так говорят, когда кто-нибудь раскапывает могилу, а потом писает на крышку гроба, но Джордж ему почему-то не поверил. До тех пор, пока не настала ночь. И комната не погрузилась в полную тьму…

Во время «приступов» бабуля сильно шумела, но большую часть времени просто лежала в постели (вот уже три года как она не вставала с нее) – толстая, неподвижная, похожая на ожиревшую улитку, в специальных подгузниках под фланелевой ночной рубашкой, лицо изрыто трещинками и морщинами, глаза пустые, невидящие, мутно-синие зрачки плавают на пожелтевшей роговой оболочке.

Нет, сначала бабуля еще что-то видела. Но слепота прогрессировала, и ее приходилось подхватывать с двух сторон под локотки, чтоб помочь подняться из белого винилового, пахнущего яйцом и детской присыпкой кресла, и препровождать в туалет или к постели. Уже тогда, пять лет назад, бабуля весила свыше двухсот фунтов.

Она протягивала руки, и Бадди, тогда восьмилетний, подбегал к ней. А Джордж всякий раз отскакивал в сторону и начинал плакать.

Но теперь я ее не боюсь, твердил он про себя, расхаживая по кухне. Ни капельки не боюсь. Она просто старуха, у которой иногда бывают «приступы».

Он наполнил чайник водой и поставил на слабый огонь. Достал чашку, опустил в нее пакетик с травяным чаем. На тот случай, если бабуля вдруг проснется и захочет пить. Он от души надеялся, что этого не произойдет, иначе придется подойти к ее высокой специальной больничной кровати, присесть рядом и поить ее чаем по глоточку, следя за тем, как раскрывается беззубый рот, как смыкаются дряблые губы на ободке чашки, слушать противный булькающий звук, с которым она проталкивала чай в свои влажные отмирающие кишки. Иногда она скатывалась к самому краю кровати, приходилось отодвигать ее обратно, и плоть ее казалась такой мягкой на ощупь, даже какой-то жидкой, словно тело было наполнено теплой водой, а слепые глаза так и сверлили тебя…