Узнав, что мы есть «Великая Экспедиция» и у нас имеется стопка Важных Бумаг, господин E. без промедления согласился нам помочь. Он позвонил в Стамбул настоящему консулу Пакистана и, поговорив немного о своем последнем визите «в штаты», сказал, что у него тут сидят два молодых человека, которым нужна виза, и не мог бы последний обратить на них внимание. Почему-то из наблюдения за его мимикой и скоростью речи создавалось впечатление, что он говорит в выключенный телефон. Мы уходили из автосервиса с двойственным чувством – с одной стороны, не покидало ощущение, что мы поприсутствовали на каком-то странном противоестественном спектакле, а с другой – хотелось надеяться, что консул на другом конце провода был настоящим, и в худшем случае мы всегда сможем вернуться в Стамбул, заручившись этой протекцией.
Мы шли по обычному жилому району в сторону дома Сердара. Постепенно начинали заполняться «культур-кафе». Это уникально турецкие учреждения для общения, где собираются, как правило, мужчины среднего и старшего возраста, чтобы обсудить последние новости, попить чая, выкурить кальян и прочим образом социализироваться. В том числе с помощью таких культур-кафе формируется соседская общность, благодаря чему уровень взаимной поддержки и в целом взаимовыручки на Ближнем Востоке и в Турции очень высок, то есть, скажем, выкинуть людей по одиночке из своих домов только потому, что кому-то захотелось построить торговый центр на этой территории, не получится. Возможно, в этом и кроется причина неприглядного состояния турецких городов – джентрификация[36] невозможна из-за высокого уровня солидарности масс, попадающих под выселение.
Люди шли с работы домой и по пути покупали арбузы. Мы тоже купили арбуз, решив принести его Сердару, чтобы вместе его (арбуз) съесть. Однако есть очень хотелось сейчас, а до Сердара было еще далеко, к тому же арбуз был тяжелый, поэтому мы решили его уполовинить. Поскольку ножа у нас не было, то мы зашли в парикмахерскую и попросили оный. Скучающий без клиентов цирюльник сам порезал арбуз, красиво разложив его на тарелку. Растрогавшись, Степа решил сьесть арбуз вместе с цирюльником, пригласив того поучаствовать в поедании. Цирюльник, в свою очередь, вынес из подсобки хлебные лепешки, сыр, финики, еще какие-то вкусности, накрыв целый стол. Происходило все почти в полном молчании (наш турецкий был еще совсем не совершенен), отчего создавалось ощущение особого взаимопонимания с цирюльником – мы с ним молчали как давно и хорошо знакомые люди. Снаружи темнело, а мы сидели в тускло освещенной измирской парикмахерской, ели арбуз с питой, смотрели на улицу, и все было хорошо.
