Азиатская книга - стр. 34
Мы собирали грибы, ловили омуля на кораблик9, купались в тринадцатиградусной воде Байкала, соорудили баню по-черному. Естественно, после всего этого следовало основательно поддать. На сей раз Энрике не стал отпираться. Анатолий Макарович наливал, произносил вдохновенный тост и наливал снова. «А теперь за…» – начал было завлаб-тамада, в очередной раз поднимая жестяную кружку, но тут его неожиданно перебил Энрике: «Нет, давайте скажу я. Мне столько всего хочется вам сказать, но я не знаю вашего языка, а через переводчика – не обижайся, Алекс, – все не то. К счастью, у нас есть международный язык музыки. Можно одолжить гитару?» Я перевел его речь, все зааплодировали, Ваня достал гитару, и Энрике выдал сногсшибательное арпеджио в духе Эла Ди Меолы. Анатолий пристукивал в такт. Я почувствовал, что опять перебрал; стараясь протрезветь, кое-как поднялся на ноги и поплелся в сторону озера. Вокруг ночь, «небо в алмазах». Звезды отражаются в воде, но самой воды не видно, то есть не видно границы между водой и небом. Просто стоишь на берегу, а в метре от тебя начинаются звезды. Они – над тобой и под тобой. Кажется, стоит сделать шаг, и выйдешь в открытый космос.
Потом мы горланили «Эй, баргузин, пошевеливай вал…», и Энрике с Анатолием выплясывали в обнимку, пока не снесли палатку. В этот вечер мы уговорили четыре поллитровки на троих: Ваня, как истинный спортсмен, устоял против натиска и пить не стал. Наутро, с трудом выбравшись на свет (почему такое яркое солнце? почему такой шумный Байкал?), я застал Энрике сидящим на камне рядом со сваленной палаткой (вчера после танцевального фиаско он кричал, что не позволит никому из нас ставить его палатку заново; он, техасский рейнджер Энрике Иглесиас, будет спать, завернувшись в нее, как в одеяло).
– Как самочувствие, Энрике?
– Да так… Послушай, Алекс, мне нужно с тобой поговорить. Понимаешь, ведь я никогда раньше не пил водку и не знаю, когда надо остановиться… Ночью мне было худо. Я проснулся оттого, что вот-вот стошнит, и побежал в гору. Бежал со всех ног, потом карабкался, как учил Ваня. Не знаю, как мне это удалось, но я, кажется, залез на самую вершину. И там, наверху, меня стало рвать. Мне очень стыдно, но хорошо хотя бы, что это произошло там, а не прямо в лагере…
Я посмотрел под ноги и, как и следовало ожидать, увидел рядом со своим ботинком результат его ночного катарсиса.
– Не хочу тебя расстраивать, Энрике, но, по-моему, ты все-таки не добрался до вершины горы.
Бедный Энрике! Чего только ему не пришлось пережить за эту поездку. В Сибири его заставляли пить водку, а в Москве штрафовали за распитие пива в Александровском саду. Во время купания в Байкале он потерял очки и все оставшееся время беспомощно щурился, как Пьер Безухов. В одном из кафе города Якутска он наконец познакомился с англоговорящей девушкой и немедленно влюбился, но через некоторое время выяснилось, что эту якутскую красавицу можно любить только за определенную плату. И в довершение ко всему где-то в сибирской тайге его укусил энцефалитный клещ, и по возвращении в Нью-Йорк он провел без малого три недели в инфекционной палате Корнеллского госпиталя. Слава богу, все обошлось без долгосрочных последствий.