Аура (сборник) - стр. 38

, монотонный тамбурин, мелодичный перестук бокалов и беспрерывное лязганье стаканов сковывают то вечное движение, что оживает в тишине под солнцем. Ночью находится время для прощаний.

Будь проклята сырость! Пальцы скользили по волдырю, но никак не удавалось поймать его, расчесать… А волдырь рос, рос, пока не лопнул и не стал влажной ноздреватой розеткой; Муриель разделся донага и, повернув голову, старался увидеть в зеркале спину. Уже нельзя было давать волю ногтям – того и гляди повредишь желто-фиолетовые лепестки, металлический налет пыльцы, сочный стебель. Там распустилась прекрасная орхидея, презревшая симметрию, лениво безучастная к месту своего появления.

Орхидея на копчике. Он чувствовал, что этот натюрморт сосет его, покалывая иглами, прорастает в глубь его тела, превращает мозги в камни, а глаза – в их слепые осколки.

Но возникли и обыденные проблемы, требовавшие своего разрешения. Как теперь носить штаны? Что делать с цветком, ставшим частью тела? От сердцевины орхидеи к солнечному сплетению устремлялись влажные флюиды, накрепко соединявшие жизнь цветка с его собственной жизнью. Не было иного выхода, как вырезать круглое отверстие в задней части штанов, – и пусть орхидея красуется у всех на виду. С таким украшением не стыдно было выйти на улицу: там существовали свои нормы престижного убранства. Наверное, долгие месяцы Карнавала смешали все понятия о приличии и поведении, и в этом виделась всего лишь забавная шутка. И потому орхидея проплывала, грациозно покачиваясь, под робкими взглядами торговцев-индусов, между твердыми юбками и лиловыми рубахами негров из Каледонии, ни разу никого не встревожив, кроме одной змеи. Часы пребывания на жаре вовсе не умеряли прелестную свежесть цветка. В таверне Коко Пелао Муриель обрызгал ее спиртным. Цветок побледнел, но влагу с наслаждением впитал; его лепестки прижались к ягодицам мужчины, вытолкнули его из таверны и направили к дверям «Happyland»[30].

В тот вечер Муриель танцевал с особым подъемом. Орхидея трепетала в такт музыке, ее соки вливались в пятки танцора, поднимались к главному нерву, раскачивали колени, заставляли задыхаться от сухого яростного плача. Из корня орхидеи шли густые стонущие волны будто какого-то заклинания. Чимбомбо! Чимбомбо!