Атаман - стр. 76
– Вот приедет из отпуска настоящий командир полка Прокопий Петрович Оглоблин, он и изберет комитет. А я – командир временный, я обязан сдать полк в том виде, в каком принял.
– У нас – самая свободная армия в мире, – базарили делегаты.
– Это у вас, – вполне резонно отвечал Семенов, – но не у нас.
Так никаких революционных нововведений в Третьем Верхнеудинском полку Семенов и не допустил, держался до последнего, пока наконец не прибыл Оглоблин, здорово задержавшийся в дороге. Железнодорожный транспорт начал работать с перебоями, поезда застревали на станциях, порядка было все меньше и меньше. Семенов сдал Оглоблину полк и проговорил мрачно:
– Не нравится мне, что происходит…
– Мне тоже не нравится. Но делать нечего. Если мы воспротивимся революционным преобразованиям, нас убьют. На Западном фронте свои уже бьют своих, солдаты ставят к стенке командиров.
– Вот тебе и самая свободная армия в мире. – Семенов присвистнул.
Оглоблин печально повесил голову.
– Это я слышал по дороге много раз. В одном месте мне даже предложили снять погоны.
– Где это было?
– В революционном Харькове.
– Тьфу! – привычно отплюнулся Семенов.
В апреле Семенову пришло письмо из полка, в составе которого он воевал на Западном фронте – Первого Нерчинского. Офицеров в этом полку осталось с гулькин нос – кого-то выбили, кто-то под шумок «растаял» в дымке пространства, чтобы через некоторое время объявиться в отеческом доме, – и Семенов, который считал, что Россию может отрезвить только хорошая война, стал просить о немедленном своем возвращении в Бессарабию.
Вскоре было получено «добро» на обратный перевод. Однако картина, которую Семенов увидел на Западном фронте, была еще хуже, чем в Персии.
В мае на Западный фронт прибыл военный министр. Это был человек совершенно штатский, в темном тонком плаще и шляпе с захватанными краями, с тросточкой, черенком которой он почесывал себе нос – явление среди людей, носивших погоны, дикое, иного слова не подберешь. Никогда еще в России не было таких военных министров.
Первый Нерчинский полк, в котором Семенов получил под свое начало пятую сотню, был собран в пешем строю на станции Раздольная, под Кишиневом. Казаки, видя военного министра, почесывающего тростью нос, стыдливо отводили глаза в сторону. Семенов, стоя во главе своей сотни, тоже стыдливо отводил глаза в сторону: тянуться в струнку перед таким военачальником было все равно, что вытягиваться перед поваром.
– Такие вот шпаки[29] в канторской одежде и разлагают армию, – процедил он сквозь сжатые зубы, – а потом хотят заставить ее воевать и одерживать победы…