Аскольдова тризна - стр. 2
В горницу закрадывалась темнота; багрянец на небе исчез, на землю опускалась ночь.
– Зажгите светильники и позовите на ужин послов киевских, – повелел Рюрик одному из рынд[11] и, видя его недоуменный взгляд, пояснил: – Да, да… Будем здесь вечерять.
Затрещали фитили в настенных сальниках; слабый огонек от них выхватил склоненную над столешницей часть правой заостренной скулы новгородского князя, угол безусого рта и узкую, чуть подрагивающую линию высокого лба со спущенной на выпуклый глаз русой челкой.
Разгорелось пламя, и высветлилось все княжеское лицо. Когда вошли послы, то, подняв головы, хорошо рассмотрели его – крупчное, бесстрастное, будто несколько мгновений назад и не бороздили морщинами Рюриково чело, сокрытое волосами, беспокойные мысли.
– Проходите, садитесь! – по-свойски пригласил послов князь: накануне он встречался с ними и вел разговор о торговле.
Киевским купцам удалось убедить своих князей Аскольда и Дира в выгодности торговых дел со Славенском, прозываемым сейчас Новгородом, – через центр Северной Руси шли добротные товары из верхних стран: металлическое оружие, плотницкие и другие инструменты, серебряные женские украшения. В этом случае Киеву не нужно было кружным путем через Восток и Византию приобретать их, доходнее напрямик «из грек в варяги» иметь сношения со свейскими[12] или датскими купцами.
Вот и направили киевские архонты послов к Рюрику потолковать да и сговориться так, чтобы явить от сих сделок увеличение и киевской казне, и новгородской. Как и в прошлый раз, в Новгород прибыли Селян с Никитой, другие купцы именитые, с ними – доверенное лицо Аскольда из его дружины Доброслав Клуд. И еще одного послал старший киевский князь – грека Кевкамена, давно жившего в Киеве и сумевшего по-доброму расположить к себе сердце Аскольда. Возглавлял посольство боил[13] Светозар, которого после гибели его сына Яромира от рук хазар Аскольд по настоянию воеводы Вышаты удержал у себя и не стал направлять на границу с Диким полем, где Светозар служил ранее. И сам Вышата попросился в посольство: захотел еще раз взглянуть на полюбившееся ему Ильмень-озеро. Будучи шестнадцатилетним юношей, ездил на его берега с отцом сватать невесту. Хорошей женой оказалась словенка, иначе, как голубка, Вышата ее не называл. Да умерла она при первых родах, оставив на его руках младенца мужского пола; сын по имени Янь сейчас стал взрослым, крепким, сравнимым разве что с мореным дубом. Но не по ратной стезе пошел, как отец – смотритель-киевских вымолов[14] и боевых лодей, а по хозяйственной. Его вотчина под Киевом пример порядка и достатка всем владетелям.