Артефакты - стр. 43
Вернулась Карина в Москву из Дивеево спустя две недели с иконой Серафима Саровского и твердым намерением жить легко и просто. Она поступила на вечернее отделение и выучилась на лингвиста. Языки ей легко давались с самого детства, а в ее семье и вовсе было принято общаться между собой на английском. Так что днем она работала помощником генерального директора небольшой трейдерской компании, после училась, а по выходным переводила англоязычную современную литературу на русский. Последнее приводило ее в экстаз: и читает, и деньги зарабатывает, еще и как курсовую работу можно сдать. К деньгам у нее, в отличие от нас всех, выработалось крайне спокойное отношение: ей хотелось путешествий, но без изысков, чтобы интересно и дух захватывало, позволять себе не считать копейки, закупая скоромные продукты, а все остальное – постольку-поскольку, так, мишура. Не знаю уж, что случилось с ней в Дивеево, но эта жизненная простота была предметом зависти для всех нас. Ей практически ничего не надо было для счастья. В Великий и Рождественский посты она преображалась – не позволяла себе ни театров, ни кино, питалась скромно, не отождествляя себя с физической оболочкой.
Карина вообще была любителем ставить на себе различного рода эксперименты: например, могла запросто решить, что будет вставать с рассветом и делать тибетскую гимнастику «Око возрождения» целый месяц, не срываясь и не давая себе поблажек. Или как-то она решила месяц побыть сыроедом, ходила на работу с контейнерами морковки и сельдерея, гремела соковыжималкой в переговорке и даже отключила в квартире газ, чтобы не было соблазна что-то пожарить или сварить. Так она отказывалась на год от кофе, на полгода – от секса и косметики, она изымала из обихода нецензурную брань и, если это не приносило ее жизни гармонии, возвращала ее обратно.
Так же она поступила и со мной как формой деструктивного общения. Тогда я сочла это попыткой высечь море, но за те полтора года, что мы не общались, смирилась и приняла. Я слышала от общих знакомых, что за танталовы муки с работой и вечерним образованием воздалось сторицей: Карина стала редактором отдела зарубежной прозы в известном издательском доме, защитила диплом на отлично, занялась цигуном и даже взяла преподавателя, чтобы тот научил ее играть на думбеке. Последнее, правда, потом оказалось сплетней.
Иногда я разглядывала шрам на руке от подросткового ритуала обращения в кровные сестры и подумывала набить на его месте татуировку – он множил мои фантомные боли. Многое из того, что делала Карина, казалось нам всем бравадой, будто она храбрилась, что ей никто не нужен, пряталась от самой себя и перекраивала свой образ жизни в попытках убежать от прошлого. А бежать действительно было от чего. И порой, когда она ложилась спать и забиралась на высокую перину, гасила прикроватный светильник, ей казалось, что кто-то перетаптывается у входной двери, шерудит ключом в замочной скважине и вот-вот на пороге покажется она старая, та, что шла в базовой комплектации. В такие моменты Карина заваривала ромашковый чай, пила седативные и засыпала, оставив включенным бра в коридоре, бубня под нос молитву животворящему кресту, благо такие тревоги носили спорадический характер.