Аркадия - стр. 11
Первое время по приезде я торчала в мастерской – закутке в дальней части дома, на который у тёти пока не было определённых планов, – и рисовала, рисовала, рисовала в надежде, что смена обстановки и отсутствие надоевших родственников помогут сосредоточиться и найти способ вдохнуть в мои работы жизнь. Но даже мягкий северный свет и имеющий вполне ощутимый вкус морской ветер не помогали, и из-под моей руки по-прежнему выходила лишь невнятная мазня.
Последние пять лет жизни были наполнены ожиданиями: вот только закончу этот скетчбук, вот только дождусь той посылки с профессиональными красками, вот только перестану отвлекаться на учёбу и стычки с братцем – и как нарисую шедевр. Но галочки в списке дел проставлялись, а чуда не происходило, и однажды утром, зайдя в мастерскую-закуток, я явственно прочувствовала собственную никчёмность и признала бесталанность.
Мне больше не хотелось рисовать.
Тётя Агата изрядно удивилась, в тот день застав меня разлёгшейся на продавленном диване в гостиной, и я обречённо сообщила, что всё, бобик сдох. Мы красноречиво друг на друга посмотрели, а по окончании панихиды она кивнула в сторону двери.
– Проветри-ка мозги, дорогая.
– Чего?
– Иди погуляй. Ты три дня из дома не выходила, а тут даже песок разного цвета, но ты сидишь вся в московской пыли и ещё удивляешься, чего это у тебя до сих пор получается рисовать только красками, а не чувствами.
Я обиженно раздула ноздри, потому что признание собственной бездарности – это одно, а колкий пинок от тётушки – вообще другое, больненько.
– Давай-давай! – Тётя Агата сделала несколько шагов к выходу и обернулась. – Я еду в город на пару часов, запираю дом снаружи, и чтобы ты не вздумала вернуться раньше меня.
Я хныкнула и удручённо поднялась с дивана.
На улице было тепло, тихо и солнечно, и я проводила взглядом тётину «копейку», поразмышляла на тему, а не залезть ли мне в дом через окно, чтобы распотрошить заначку с шоколадками и вдоволь порыдать, тяжко вздохнула и нехотя отправилась в сторону посёлка. Прошлась по коротким улочкам, нагло позаглядывала за чужие заборы, подразнила чью-то собаку и смачно чихнула, когда в ноздри забились песчинки из-под колёс умчавшегося с остановки автобуса. Заскучала – и шагнула в лес.
А там внезапно всё было по-другому. Прелая охристая листва под ногами, сизые кружева ягеля, полянка с розовыми крапинами земляники, и всё такое яркое, насыщенное, настоящее, что мне тут же захотелось это потрогать: подцепить ногтем пёстрый лишайник на коре, раздавить между пальцев ягоду, пробежаться ладонями по кучерявому папоротнику, упасть на ковёр изумрудного мха, обменяться рукопожатием с отсыревшей умбровой веткой, приласкать грязно-лиловую шапочку сыроежки. Я бродила по мерно шуршащей гуще, обнимая стволы, опускаясь на колени к земле, прикасаясь ко всему без разбора, и перепачканные лесными соками руки вдруг показались мне красивее любой из тех кистей, что, пропитанные красками, хранились в мастерской.