Архиепископ Михаил (Мудьюгин) (1912–2000): музыкант, полиглот, инженер и богослов - стр. 3

Голодный 1919 год семья провела в разъездах, в надежде пережить эти трудные годы, то в Рязани, то в Спасске. Здесь продолжилось церковное становление Михаила Мудьюгина. С этого времени на развитие религиозного чувства и мировоззрения значительное влияние стала оказывать мама. По мнению владыки Михаила, «она всю свою жизнь так прилеплялась к Церкви (не могу подыскать другого, более подходящего слова кроме этого „прилепляться“, позаимствовав оное из псалма), что, в частности в спасском окружении, почти все мои воспоминания о ней так или иначе связаны с храмом. Помню, как мама брала меня, тогда семилетнего, в находившийся в центре городка собор. Уже тогда у меня начал вырабатываться навык выстаивания без особой усталости многочасовых церковных служб».

Известно, что основа будущего мировоззрения закладывается в детстве. Несмотря на то, что путь к получению сана у Михаила Мудьюгина оказался долгим и тернистым, фундамент – желание стать священником и монахом – появились у будущего архиепископа в раннем детстве. Вот его воспоминания об этом: «Если в Петрограде мои богослужения совершались в столовой комнате, где, кстати, ночевала со мной бабуся, то здесь, в Волчатке, она была вынесена на свежий воздух. Забрав привезенные из Петрограда богослужебные книжки, я отправлялся в глубь прилегавшей к нашему дому лиственной роще. Там, выбрав подходящий пенек, я превращал его в аналой (если точнее, то аналогий) и, положив нужную книгу, часослов или псалтырь, с упоением „правил службу“, вечерню или утреню, а то и целиком „всенощное бдение“, не говоря уже о немногих имевшихся в моем распоряжении акафистах. Оглашая лесок песнопениями, я, естественно, воображал себя монахом-отшельником, учеником великих подвижников, известных мне еще с Петроградских времен по бабусиным Житиям Святых.

Однако вскоре мои уходы в пустынножительство оборвались самым неожиданным образом. Однажды, совершая очередное богослужебное последование, я оглянулся и застыл в изумлении: за моей спиной, под березами и кленами расположились многочисленные тетушки и девицы с ведрами и бидонами, не только взиравшие на молящегося мальчишку, но, по-видимому, слушавшие молитвенное пение. Соблюдалась тишина столь глубокая, что я, приободрившись, снова принялся за свое „молитвенное делание“.

Завершив его, я сложил книжки и вернулся домой. Там изумлению моему, казалось, не будет предела. Оказалось, подоив коров и возвращаясь с пастбища, хозяйки зашли в ближайший дом (а это была именно усадьба Измайловых) и оставили для „богомольного парнишки“ изрядное количество молока, заполнив всю наличную посуду.