Архиепископ Михаил (Мудьюгин) (1912–2000): музыкант, полиглот, инженер и богослов - стр. 13

Жизнь снова стала налаживаться. По протекции знакомого Михаил Николаевич поступил на работу в секцию Промпроектирования Индустриального института (так в те годы назывался Политехнический институт) в качестве чертежника-конструктора, что в наилучшей степени сочеталось с возобновленным получением высшего технического образования. Даже прохождение медкомиссии по призыву в армию обнадеживало. После получения заключения об ограниченной годности в связи с близорукостью, дальтонизмом и плоскостопием Михаил Николаевич предстал перед военной комиссией, разговор с которой он впоследствии пересказывал своим собеседникам в разных интерпретациях. Вот как он оказался записан в «Воспоминаниях»: «…После нескольких формальных вопросов, удостоверяющих мою личность, полковник сказал: „Вот, товарищ Мудьюгин, мы получили на вас самые хорошие характеристики: в бытность вашу на производстве вы проявили себя как ударник-стахановец; на преподавательской работе вы участвовали в общественной жизни и проявили себя как хороший советский педагог. Но вот одно вызывает у нас некоторое недоумение: из Кизеловского военкомата, где вы проходили допризывную подготовку, нам сообщают, что вы религиозный фанатик“. На это я возразил, что я просто верующий человек, но никакого фанатизма во мне нет. Когда полковник попросил меня пояснить, что я понимаю под фанатизмом, я сказал, что фанатизм – нетерпимость к чужим мнениям, с которыми я не согласен. Что касается меня, то я с уважением отношусь к мнениям и убеждениям, хотя бы они совсем не совпадали с моими, и потому не считаю себя фанатиком. „Во что же вы верите?“ – дальше спросил полковник. После этих слов я встал и отвечал словами „Символа веры“: „Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым“. Дойдя примерно до половины текста Символа, я спросил: „Продолжать ли дальше? Там еще большой текст“, на что полковник ответил: „Довольно, довольно. Вы свободны“. Я вышел и после длительного ожидания получил из рук посыльного военный билет, в котором значилось, что я подлежу призыву в случае объявления войны и при том в качестве рядового „необученного“». Правда, в 1939 году после медицинского переосвидетельствования Михаил Николаевич неожиданно для себя был произведен в старшего лейтенанта интендантской службы.

Однако признаки того, что к концу 1934 года жизнь стала меняться к лучшему, оказались призрачными. В январе 1935 года Михаил и Дагмара Мудьюгины снова были арестованы, посажены в камеры предварительного заключения, допрошены и поставлены перед фактом: получение паспорта на Урале не дает право проживать в Ленинграде, который следует покинуть в трехдневный срок. Семье пришлось снова уехать. Возможности устроиться в Новгороде не представилось – пришлось скитаться по знакомым, а «поиски работы в Новгороде были безрезультатными за отсутствием теплотехнических объектов». Поначалу учеба снова прервалась, однако через некоторые время Михаила Николаевича один знакомый рекомендовал директору завода «Красный фарфорист» в городе Чудово, относившемся тогда к Ленинградской области. Здесь нашлось и жилье, и вполне сносное питание, и довольно приятная компания. Удалось и Дагмару устроить на работу художником по росписи фарфора. Кроме того, оказалось возможным продолжить обучение в заочном институте и бывать в связи с этим в Ленинграде.