Аномальная зона - стр. 26
Из открытой настежь в соседнюю комнату двери доносилось шкворчание сковородки, запах чего-то подгорелого. Неожиданно в дверном проёме нарисовался бородатый, разбойничьего вида мужик. Он глянул на журналиста и улыбнулся по-свойски, приветливо:
– Проснулись? Ох, уж этот Степан Тихонович с гостеприимством своим! Знаю, знаю. На себе давеча испытал. Сейчас яишенку со свиными шкварками спроворю, дёрнем с вами по стопочке – и как рукой похмелье-то снимет!
Бородач исчез, а Студейкин уронил звенящую колоколами под черепной коробкой голову на подушку, стал вспоминать подробности вчерашнего дня.
После посиделок за столом они с главой угомонились не сразу. Из затянутой хмелем, как нефтяной плёнкой на чистой воде, памяти вынырнуло, что Степан Тихонович водил его по деревне, по заросшим травой колдобистым улочкам, по которым брели устало, звякая колокольчиком-боталом на шеях, коровы, показывал своё хозяйство – дома, рубленные из лиственницы два века назад и всё ещё крепко стоящие на земле, объекты соцкультбыта – магазинчик с разбитной продавщицей и антикварными товарами на полках – угольными утюгами, самоварами, лампами «летучая мышь», конской упряжью, коромыслами, поясняя попутно, что электричества на дальних кордонах и охотничьих заимках нет и что товар этот вполне востребован местными жителями.
– Зато нам никакие войны или природные катаклизмы не страшны! – хвастался глава. – Полный суверенитет. Отключите-ка электроэнергию или хотя бы канализацию на пару дней в большом городе. Что будет? Ужас, катастрофа, светопреставление! А нам хоть бы хны. Керосиновую лампу зажжём, на крайний случай – лучину, печку растопим. Вода – в колодце, еда – в лабазах да огороде, дрова – в лесу. Всё даром, иди да бери. Вы в городе через три дня вымрете с голоду да от эпидемий, а мы, таёжники, будем жить как ни в чём не бывало!
Студейкин смотрел, соглашался и остро завидовал этим самодостаточным, живущим в унисон с природой и вовсе независимым от сомнительных благ цивилизации людям.
– У нас народ такой, что ни черта не боится! – гордился Степан Тихонович. – Ему что тюрьмы, что ссылки – всё нипочём! Мы и так в каторжных исконно краях живём. Даже название нашего посёлка – Острожск – само за себя говорит!
В двух или трёх музейной старины избах, встречая главу и любопытствующего на таёжный быт журналиста, хлебосольные хозяева накрыли столы, так что окончания экскурсии по заповедному селу Александр Яковлевич уже не помнил.
И вот сейчас, лёжа на продавленной койке в захолустной гостинице, будучи не в силах оторвать голову от подушки, борясь с тошнотой, накатившей вместе с донёсшимся из-за двери запахом пригоревшего сала «яишенки», он с раскаянием думал, что жизнь его явно не задалась. Ох, как права была жена, Светлана, оставив его пять лет назад, обозвав на прощание «никчёмным и бесполезным в общественном и семейном плане субъектом».