Английская портниха - стр. 32
Ада еще ни разу не проводила Рождество вне дома. Дорого бы она дала, чтобы оказаться сейчас на Сид-стрит. Пойти к мессе, пока отец готовит завтрак – яичницу с беконом и поджаренный хлеб. Потом он с мальчиками отправлялся в «Герб короля» выпить кружку портера, а мать с Адой готовили праздничный обед.
Ланч в «Бар дю спорт» ни по настроению, ни угощением не походил на рождественский обед дома. Они выложили кучу денег за бутылку вина. Настоящего французского. Вино было густым, тяжелым, темного, почти рубинового цвета и напоминало Аде сироп, разведенный водой. Ада к этому напитку почти не притрагивалась, но Станислас опрокидывал бокал за бокалом, словно воду пил, а прикончив бутылку, заказал бренди.
Он похлопал себя по животу, подмигнул ей:
– Главное в жизни – хорошо поесть, верно, Ада? Как насчет сыграть в «пьяницу»?
– Я не против. – Ада поднялась из-за стола.
В этот час мама обычно подает рождественский пудинг. Если отцу выплатили премию, значит, он купил капельку бренди в аптеке и полил им основное рождественское блюдо. Выключите свет! Отец поджигает спичкой бренди и несет к столу пудинг, полыхающий голубым пламенем.
– Ты хорошо пахнешь, – сказал Станислас. Открыв дверь в их комнату, он притянул ее к себе. От него несло алкоголем.
– Ты пьян, Станислас?
– Просто весел, Ада. Мужчина имеет право повеселиться на Рождество, разве нет?
Он обхватил ее руками, крепко сжал. Наверное, ей давно следовало пользоваться духами.
Разжав объятия, он упал на кровать и похлопал по матрасу, приглашая Аду присоединиться. Она сняла платье, чулки и легла рядом. Глаза у него были закрыты, он крепко спал, причмокивая бархатистыми губами и закинув одну руку за голову. Ада смотрела на него не отрываясь, пока не сгустились сумерки. Надо был встать, задернуть занавески, включить свет. Но в комнате было так тихо, так покойно в сумеречном свете, а Станислас все еще спал. Тыльной стороной ладони она провела по его щеке, лаская мягкую кожу, жесткие короткие волосы на висках. Он поймал ее запястье, крепко стиснул, и она вскрикнула от боли.
– Отстань, Ада. Сколько можно повторять? – Он взглянул на нее как на чужого человека, затем толчком уложил ее на спину: – Ладно, если тебе неймется…
Потянулся за резинкой, надел ее непослушными пальцами, ткнулся в Аду и отвалился, не издав ни звука. Потом перевернулся на другой бок и уснул.
Ада зарылась головой в подушку. Это не любовь, совсем, совсем не то, что было между ними раньше.
Зима уступила весне, и та обсыпала зелеными крапинками парки и деревья на бульварах. Несмотря на жуткий холод, зима, казалось, хранила людей от беды, спрятав под большим толстым одеялом затемнения. Теперь вечера стали длиннее, дни ярче, и Аде чудилось, будто невидимые поисковые огни высвечивают все вокруг, а когда над ней пролетал самолет, она вздрагивала. Самолетов летало все больше, и колонны солдат все чаще маршировали по улицам и бульварам, печатая шаг. Почти каждый день Ада покупала газету, а мсье Лафитт принес в мастерскую радиоприемник. Мадам Лафитт рассказывала, что, навещая сестру, видела британские танки неподалеку от бельгийской границы, неуклюжие чудовища, вспахивающие асфальт. По словам ее сестры, британцы переправили через границу тысячи людей; значит, жди лиха. Ада не могла вообразить такое количество солдат. Множество молодых мужчин в военной форме. Откуда они взялись? Кто их нарожал?