Анфиса. Гнев Империи - стр. 30
– Слышь, «не белоручка», шить умеешь – так мне лямку эту зашей, что порвал! – кривил губы, недобро скалясь, Ирвин.
– Ни таланта, ни мечтаний, в голове один император! Влюбилась, так женись! – всё причитал Рем. – В смысле, замуж за него иди! Мне он ничего хорошего не сделал, чтобы славить! Я лучше буду славить солнце, что даёт тепло и дождь, что наполняет семена и посевы силой! Как бабушка моя!
– Ах ты! Изменник! Вероотступник! – бросилась на него Анфиса, хватая за горло, а тот ловким переворотом повалил её саму на траву, прижимая к земле возле моста на лесной опушке.
– Сама такая! – крикнул Рем. – Слепая, глухая, ничего дальше носа не видишь и знать не хочешь! Бесполезная девчонка! Узколобая! Я путешественником стану великим! А из такой, как ты, никогда ничего хорошего не вырастет!
Анфиса со злостью врезала ему под рубашку между ног, перехватив инициативу. Завалила, рыча от ярости, сначала на бок, ещё раз ударив по той же самой щеке, а потом на спину, уже занеся кулак, лишь на миг задумавшись, врезать по зубам или по носу и будет ли ей самой от этого больно. Какой-то луч здравомыслия внезапно пронзил переполнявшую её агрессию.
– Я тебе покажу бесполезную! – только и рявкнула она, решая, куда ударить, а потом занесла ладонь с замерцавшим голубым огнём, хотя мальчишка уже закрыл лицо обеими руками.
Вдруг правое ухо обожгло жуткой болью, будто это не конница из минувшего разговора пехоту должна взять в клещи, а реальными кузнечными и раскалёнными добела клещами её сейчас хватали прямо за ухо. Девочка, разумеется, вскрикнула, попыталась вырваться, но от этого становилось ещё больнее.
– Так, а ну-ка домой немедленно! – резанул слух Анфисы самый ненавистный голос на свете.
На деле же всё было не столь ужасно, но бонна Нана пальцами держала тоже довольно крепко, ещё и потянув, чтобы Анфиса встала с побеждённого Рема. Тот мгновенно кувыркнулся, поднимаясь и потирая ушибленную щёку. В его глазах самую малость тоже заблестели слёзы, непонятно только, от жгучей боли на лице и в ушибленной промежности или же от стыда, что его одолела девчонка.
– Перепачкалась, залезла на дерево! В платье! В парадном! – верещала Нана. – Я видела, идя сюда, как ты по веткам прыгала, словно белка, даже не подумав, что можешь упасть и сломать себе что-нибудь! Вся мхом покрыта, это что? Ссадины? Синяки? С ребятами подралась! Меня твой отец убьёт! А потом и тебя, мерзавку, заодно! Вот жеж балда! В такой день извазюкаться, в платье, что я ей подготовила, с утра раскалённым чугуном гладила, мизинец себе обожгла!