Анатомия скандала - стр. 19
И ведь получилось! Почти двенадцать лет он был абсолютно верен жене, и не в последнюю очередь из-за детей. Джеймс всегда думал, что из него выйдет обычный, не особо нежный папаша, примерно как его собственный отец Чарльз, однако сын и дочь совершенно изменили его – по крайней мере на целых двенадцать лет. Пока Эм и Финн были младенцами, Джеймс испытывал двойственные чувства, глядя, как они срыгивают, лепечут или засыпают. Но когда дети научились говорить и посыпались вопросы, случился всепоглощающий любовный роман, начавшийся с Эмили и усилившийся с Финном. Джеймс почувствовал огромную ответственность и искренне захотел стать тем, кого его сын сможет уважать. Быть не только обаятельным, но и порядочным человеком.
Порой дети его раздражали: широко открытые вопрошающие глаза, крайняя наивность, полное доверие. В силу профессиональной привычки Джеймс редко бывал честен: он умел отделываться стандартными ответами, не отражавшими суть вопроса, при этом его оппоненты оставались успокоенными – или одураченными. Но со своими детьми он вел себя иначе. Джеймсу казалось, что они видят его насквозь. Ради детей он был обязан стать лучше.
И долго, очень долго ему удавалось оставаться порядочным человеком. Джеймс поступал так, как подсказывали ему долг и благоразумие, и соблюдал клятву, принесенную в церкви шестнадцатого века в присутствии отца Софи Макса, который и не думал делать тайны из своих измен. Джеймс поклялся быть лучше Макса ради жены и своих детей и двенадцать лет – до годовщины свадьбы не хватило всего одного месяца – оставался верен слову.
Но как-то в мае он допоздна засиделся в палате общин, работая над новым биллем о противодействии терроризму. После голосования он спешил по галерее к Порткаллис-Хаус: он был голоден и рассчитывал найти нормальное кафе. И тут навстречу ему попалась Оливия – она шла забрать сумку из своего кабинета, проведя веселый вечер с друзьями. Она была немножко – и очаровательно – подшофе. Проходя мимо Джеймса, оступилась и налетела на него, схватившись за рукав его пиджака. С ее левой ноги слетела туфля на высоком каблуке, и она босиком наступила на холодную сланцевую плитку пола. Ножка в прозрачном чулке оказалась совсем рядом с его начищенными «Чёрч». Сквозь чулок просвечивали покрытые малиновым лаком ноготки.
– Упс! Простите, Джеймс, – сказала Оливия и прикусила нижнюю губу, сдерживая смех. В офисе от нее было не добиться ничего, кроме официального «Да, министр», хотя он знал, что за глаза подчиненные называют его Джеймсом, и призывал всех общаться по именам. Оливия не торопилась убирать руку с его рукава, хотя уже выпрямилась и сунула ногу в туфлю, и Джеймс неожиданно для себя обнаружил, что поддерживает ее под локоть.