Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи - стр. 166
– Вы что, решили, что и вправду вас там оставлю? – и начинает хохотать. – Это ж сколько у меня бы Говарды вычли?! Ну, вы идиоты! Ну и ну!
И всю дорогу до стада и потом Грегори то и дело хохотал, радуясь удавшейся шутке…
…Женю разбудил еле слышный стон. И ещё толком не проснувшись, она сорвалась с кровати, нагнулась над Эркином, затеребила его.
– Эркин, что с тобой, Эркин?
Он тяжело со всхлипом перевёл дыхание. Она нащупала его голову, провела ладонью по мокрой щеке с выпуклым горячим шрамом.
– Же-ня, – он снова всхлипнул, – это был сон, Женя…
– Ну конечно, сон, – она гладила его по волосам, по лицу. – Только сон, Эркин. Ничего, всё хорошо. Ну что ты, родной, – и чувствовала, что плачет сама.
Он поднял руку и нащупал её лицо, погладил по щеке.
– Не надо, Женя. Я просто… просто вспомнил…
Она прикрыла ему рот рукой.
– Не надо, не рассказывай. Тогда забудешь.
Вдруг он тихо рассмеялся.
– Я о тебе шесть лет молчал и не забыл.
Как они угадали со временем! Только закончили обшивать пристройку, как зарядил дождь. На весь день. То моросит, то припустит. Но они уже работали внутри. Делали внутреннюю обшивку, полки, прилавок, угловую скамью у двери… Работали не спеша, подгоняя доски по узору. Дверь они держали настежь, и запахи сырости, свежей мокрой листвы и травы мешались с запахом древесины. Внутренняя дверь, ведущая из пристройки в дом, была до них. Они считали её запертой и не обращали на неё внимания. Груда досок и брусьев стала совсем маленькой.
– С головой рассчитано, – сказал Андрей, когда они занесли в пристройку последние доски, чтоб те не мокли попусту.
Эркин молча кивнул. Обрезков почти не остаётся.
Маленький горбатый негр с морщинистым и каким-то перекошенным лицом разбирает каменную изгородь напротив входа в пристройку и делает дорожку от пролома к крыльцу. Бьюти называет его Уродиком. Округлив глаза, она шептала, что пять лет назад мисси Милли забрала его с Пустыря, Уродик молчит или бурчит что-то неразборчивое, и работает он в саду и во дворе, а спит в сарае с инструментами, а в дом никогда не заходит, а еду ему носит она или Нанни, её мама. Пока они ставили коробку и обшивали её снаружи, Уродик не показывался, а ушли они внутрь – завозился.
– А Бьюти боится его, – хмыкает Андрей.
– Такого испугаешься, – пожимает плечами Эркин. – После Пустыря, как после Оврага, уже не человек.
Андрей только вскидывает на него глаза и молча кивает.
Бьюти уже рассказала им, что это будет магазин для цветных и торговать в нём будет она. Мисси Лилли с ней даже счётом занимается. Они охотно болтали с ней о всяких пустяках. Кухарка, правда, по-прежнему тряслась от негодования, видя их за одним столом, но до швыряния посуды больше не снисходила. Заходили к ним почти каждый день ближе к вечеру то одна, то другая хозяйка. Обязательно восторгались. Словно невзначай расспрашивали. Эркин сразу замыкался, переходил на извечно рабское: «Да, мэм», – а Андрей отпускал такую шутку, что белые леди краснели, хихикали и исчезали. Но премию – какими-то сладостями, каждый раз новыми – они получали каждый вечер. И однажды на улице, когда они уже отошли так, что их не услышат, Эркин сказал: