Ана, несовременный роман - стр. 33
Музыкант погрузился в долгую паузу, а Бут перестал терзать боксерские мешки и повернулся к Музыканту – с легкой гримасой, больно было поворачиваться на растяжке.
– Ну ты перегибаешь! Не обязательно туманными.
Боль стала сильнее, ногу схватила судорога, пришлось отвязать.
– Представь себе границу, где заканчивались знания людей. Скажем, на уровне эпохи, пятнадцатого века, например. Человек явно знал и видел, что все до этой границы – от человека, без волшебства, без чуда. А за этой границей начинается область неведомого, колдовского, божественного. Даже если речь шла о грозовых разрядах – в общем, невеликой тайне. Но проходили два-три века, тайное становилось явным, и граница сдвигалась. То что раньше было «свыше», становилось обычным, ну, может обычным для элиты, для носителей знаний. Но уже не божественным.
Бут чуть хмурился и массировал какие-то точки на ноге.
– Вот и вся картина. И никакого тумана в ней. Божественное плавно перетекает в человеческое. И доказательств никаких не требуется.
– Булгаков?
– Да.
Музыкант к этому времени перестал дымиться, последняя палочка моксы погасла.
– Ты прав, есть граница, что перемещается с появлением новых знаний. Но существует и вечная, неподвижная. В точных науках люди кое-что смогли сделать. Но в вопросах «кто мы?», «зачем мы?», «откуда?», «как правильно?», «почему этот звук прекрасен, а этот – так себе?» – в этом мы остались такими же непонимающими, как и сотни лет назад. Здесь одинаково беспомощны суперумный Хокинг и не самый умный дядя Коля из соседнего подъезда. У первого целые тома теорий и формул, у другого фразы типа «ну, еж ты, когда оно, тогда – да!» Хотя я с ними мало знаком, с обоими.
Музыкант все глубже уходил в себя и говорил, казалось, сам с собой, почти не видел Бута. А тот аккуратно вытаскивал из Музыканта иглы и складывал их в коробочку. Потом достал странно пахнущую мазь и начал втирать ее в обработанные точки. Мазь была со странным запахом, хороший парфюмер насчитал бы в нем не один десяток разных нот.
– И здесь никто ничего толком не может сказать. Вернее, все философствующие только и говорят о проявлениях Бога, в той или иной форме. Но толку? Я же вижу одно: здесь мы, а там – Он, если Он есть. Там, где заканчивается понимание, но продолжается вера. Там, где мы не можем ничего доказать, но либо чувствуем, либо не можем чувствовать иначе.
Музыкант грустно посмотрел на Бута.
– Ты упомянул Булгакова. Я бы не сказал, что он много разгадал. Но предложил красивую версию, которая для многих в этой стране стала чуть не святым текстом, заменила библию. Когда-то «Мастер» помог мне что-то понять, но дальше я не пошел. Вернее, пошел, но мой путь почти не связан с умными словами. Видно, мне дано думать звуками. Кстати, ребята в ЦМШ за это придумали мне кличку – Кай. Иногда я говорил им, что из звуков можно сложить любой узор.