Амазонка - стр. 15
– Слушай, Дорис, ты сильно изменилась в последнее время.
– Я!? Это тебе, кажется, папочка, – она нервно улыбнулась.
– А не отдохнуть ли тебе недельку-другую в Майами? Хочешь, я закажу там яхту?
– О, здорово! Я не против.
– Вот и хорошо. Значит, договорились.
– Да.
– Тогда я пойду к себе, поработаю, – он направился к двери.
Когда отец вышел, Дорис подошла к стоящей на столе у окна стереосистеме и нажала на клавишу. Из динамика полились мелодичные звуки «Лунной сонаты». Девушка уменьшила звук, подошла к кровати и вновь легла. Закрыв глаза, она погрузилась в чарующий мир музыки.
«Конечно, конечно, ты, папочка, прав. Я действительно изменилась, и виной этому эти проклятые сны!» – она вдруг вспомнила свой первый сон. Тогда она не придала ему значение. Но, когда он явился опять, девушка призадумалась. Одинаковые сны… Дорис с тревогой думала о них, боясь засыпать. И это длится уже вторую неделю…
Во всяком случае черное облако в сновидениях ничего хорошего не предвещает. Еще был колючий ветер. Но самое удивительное, что во сне ее всегда сопровождал высокий брюнет. Вдали маячил неясный силуэт какого-то огромного мрачного здания с двумя массивными колонами у входа. Дорис и ее спутник приближаются к зданию. Сердце девушки тревожно бьется. Вот они уже у самого входа. А облако разрослось и заполонило весь небосвод. Стало темно. Вдруг колонны у входа покрылись чем-то красным. Красная пена ползет к ногам девушки. Красная пена и тьма… Красная пена и тьма. Так всегда заканчивался этот сон.
«Необходимо чаще бывать в церкви», – подумала Дорис, и ее охватило уже привычное чувство страха.
Она снова встала с постели и выключила музыку. Ей не хотелось оставаться одной в комнате, и она постучала в дверь кабинета отца.
– Войдите, – услышала она.
– Ты не слишком занят? – Дорис слегка приоткрыла дверь.
– Входи, Дорис, – сенатор оторвался от бумаг.
Девушка подошла к столу, взяла одну из разбросанных газет и, усевшись в кресло, рассеяно пробежала глазами заголовки. Сенатор в это время принялся что-то писать.
– Папа, я бы хотела поговорить с тобой о маме, – она положила газету на стол.
– О маме? – пораженный сенатор отложил перо, откинулся на спинку кресла и задумался. Стало видно, что он чем-то очень взволнован, ибо лицо его стало пунцовым. – О маме? – повторил он. Затем зажег сигару и сделал глубокую затяжку. Подошел к раскрытому окну. – Доченька, ты так на нее похожа, – взволновано прошептал он. – Я с нею был счастлив. Несомненно, был счастлив, – задумчиво произнес он. – Никого я так не любил, как ее, – произнес он, подчеркивая слово «несомненно». – И люблю до сих пор…