Алый снег Обервальда - стр. 3
В свою очередь тот, кто лежал у них под ногами и оком вёлся спор, всё ещё не мог прийти в себя от петли. Он дышал тяжко, со свистом, издавая из-под кляпа протяжные стоны.
Только и в этом положении, судя по всему, обречённый понял быстрее подручных исполнителей воли худого авторитета истинный смысл всего того, что только что произнес пахан. Потому, что, уже не так яростно, как прежде, подавал признаки жизни.
И вообще, пленник, лежавший в простынях на полу, как будто умерил свой прежний пыл сопротивления, с некоторым трудом, но всё, же уяснив для себя только что «ботаное» вожаком.
Зато главарь, как всем тут же стало ясно, человека, связанного по рукам и ногам, названного только что гузырём, в расчет вообще не брал. Ему было важнее тут же, не отходя «от кассы», проучить непутёвых помощников. Ради чего он готов был, возможно, пожертвовать даже драгоценным временем, выделенным камере на расправу.
Но так продолжалось недолго. Совершенно внезапно, не делая перехода от одного настроения к другому, худой перешёл с прежнего громкого крика на чуть слышный шепоток.
Извлекая главное условие из-под своих оскаленных, коричневых от чифиря, острых зубов, он на распев произнёс:
– Полоса должна быть, обязательно, – для понятливости и про блатной жаргон забыл, желая достичь цели. – Должен остаться чёткий след от петли на шее.
Мудрёные слова, для пущей наглядности, были тут же им лично и проиллюстрированы, к тому же довольно красноречиво – ребром ладони по хрящеватому, гладко выбритому кадыку.
Очень даже решительным жестом из тех, про какой в этих местах говорят, что, мол, на себе «мокруху» не показывают.
Только худому оратору сейчас было вовсе не до того, как на него со стороны посмотрят остальные.
– Иначе никак не повесить краснопузым сопли на уши, – продолжал он своё, несколько мудрёное для других, поучение. – Должны мы сейчас сделать всё так, мол, тут сокамерники не причем.
И изобразил благостное выражение на лице, как будто перед ним стоит вертухай, а не убийца с обрывком удавки:
– Даже и не слышали сквозь сон, гражданин начальник, как он рвал паруса и давился через шпонку…
Слушатели теперь и между собой не спорили, не говоря уже о возможных возражениях авторитету, прекрасно понимая, что заботится он именно о них самих. Ведь от своего личного участия в происходящем на бетонном полу он-то отгородился надежнее некуда:
– Потому, что не было его здесь никогда и обратное не докажешь!
Да и как иначе, прекрасно знали подручные, что для всех остальных, не посвящённых в события, происходящие с ними, якобы в другом крыле изолятора худой басино давно «ухо давит». Спит, мол, после «отбоя» в своей, полностью избавляющей от общения с внешним миром, одиночной камере в конце коридора следственного изолятора.