Алый снег Обервальда - стр. 5
Гостю из другой камеры и теперь перечить здешние «аборигены», и в малой мере не посмели. Освободив рот, лежащего под ним сокамерника от, заслюнявленного, изжеванного, в ходе борьбы за жизнь, бумажного шара, жестокий урка нашел ему иное применение.
Метко выбросил липкий «снаряд» в другой конец камеры. Где этот былой кляп из рулона мягкого туалетного пипифакса, не подвёл меткача. Сделав дугу, попал прямо в центр «эстрады», где хлюпнул в ржавой воде канализации.
Такое меткое название «эстрада», и здесь, как и в других камерах, вполне подходило железному унитазу, зацементированному в небольшое возвышение справа от входной железной двери.
Сама дверь была в тот момент не только плотно прикрытой, но и оказалась с тщательно задвинутым, с надзирательской стороны, смотровым глазком. Что позволяло, всем троим устроителям, расправы чувствовать себя в закрытом помещении вполне свободно и безнаказанно.
– Ты, ведь и вправду «петь не будешь», фраерок? – участливо поинтересовался руководитель казни у, совершенно обескураженного всем с ним происходящим, кандидата в самоубийцы. – Все одно – укопаем!
Раздался надтреснутый хохоток:
– Уроем, как бы ты не трепыхался, «елочка зеленая»…
Точно опознанный, как бывший военный, тот, однако, и без угроз понимал, что ему теперь не приходится рассчитывать на чью-либо помощь. Заодно он догадался и о том, каким образом и зачем, только что, как из-под земли появился здесь этот их четвёртый – «лишний» сокамерник?
Учащённо, всё грудной клеткой, отдышавшись, после вынутого изо рта, пусть и на время, бумажного кляпа, поверженный здоровяк и действительно, как ему советовали, кричать и звать на помощь не стал.
Зато он выбрал, как оказалось, совсем другую линию поведения, прежде, совершенно не входившую в планы злоумышленников.
Человек, лежавший на полу камеры, поднял свои, заслезившиеся глаза прямо на худого чужака – старшего в шайке. Затем, явно торопясь не упустить свой единственный шанс на предсмертное слово, просипел своим сорванным петлями голосом такое, то вряд ли ожидали, убийцы, сооружавшие тем временем для него из простыни, новую, более надёжную удавку.
– Дайте сказать!
Время у него было.
Так как для восстановления очередной удавки, уголовники использовали те же самые, вновь сращенные друг с другом, более крепкими, чем прежде узлами, обрывки сероватого ситчика. Судя по всему, надеясь, что теперь-то петля так просто не порвется снова на шее поверженного военного, готового им сказать что-то важное.
Получив, с таким трудом выпрошенное у сокамерников, право говорить, «елочка зелёная» – бывший военный, тут же им и воспользовался. Едва окончательно отдышавшись, он прямо заявил совсем чудаковатое, не только для простых уголовников, но и для их лидера: