Алое пламя - стр. 23
Бред расширялся с каждым днём, не оставляя место ясности. Появились проблемы с памятью, он не мог припомнить последовательность дня, хотя трудно это сделать, когда лежишь шестнадцать часов подряд и смотришь в потолок. Мысли превратились в оползень, угрожающий разуму. Он не смог их разделить, не смог понять, что они ему говорят. Всё, что Вермир мог вспомнить, это утро, случайные размышления об окне, холодная темнота, а дальше всё по новой.
Когда Дора пришла его покормить, то Вермир её не заметил, хотя она нарочно громко открыла дверь и шумно топала, но он обратил внимание, только когда она поводила перед глазом ладонью, посмотрел, будто стеклянным глазом, смотрел глупо, словно ничего не понимает. Дора поставила тарелку с бульоном на стол, положила руки на колени.
– Я покушать принесла, – медленно и опасливо сказала она, – хочешь?
Вермир смотрел на Дору пару минут, а после уставился в стену. Дора подумала, что он обиделся, захотела прикоснуться к плечу, но побоялась. В последнее время она не часто улыбалась, но когда входила в эту комнату, то старалась всегда жизнерадостно улыбаться, сейчас улыбка спала.
– Можешь не смотреть на меня, но поесть надо, – сказал она устало. – Тебе нужны силы, совсем скоро всё пройдёт, но сейчас нельзя сдаваться. Каждый день, это целый шаг к выздоровлению. Доктор говорит, что ты быстро восстанавливаешься, осталось только потерпеть чуть-чуть и всё будет хорошо, – она неосознанно широко раскрыла глаза, её голос нёс надежду, воодушевление, – не надо давать слабину сейчас, когда половина пути пройдена. Хочешь, можешь потом. Ну, ну что ты смотришь в эту стену?! Там же нет ничего! Ну, ну поешь… пожалуйста, – её голос надорвался, она укрыла лицо в ладонях и тихо заплакала, сквозь всхлипы проносились слова. – Я хотела… назад… не могу! Делала… но если знала… не решилась… мука… боялась… прости! – она бросилась на колени и схватила его руку, Вермир перевёл пустой взор на её, испугавшееся от взгляда лицо.
Вермир не запомнил этого, как и много другого, но потом спустя многочисленные дни и ночи вспомнил, что был сыт. К удивлению разум Вермира оказался ясен, когда пришёл доктор. Он запомнил всё, от мелких деталей до последнего слова. Запомнил строгое, точёное лицо доктора, запомнил, как он разматывал с головы почти чистые бинты, как стоял у окна, как искал что-то в сумке, как рассказывал про депрессию, как успокаивал, говорил, что скоро всё пройдёт.
В один момент он просто проснулся, очнулся, открыл глаз и чётко задышал, слышал, как бьётся сердце, как поднимается грудь, как из окна светят лучики солнца. Он с удивлением понял, что боли нет, она ушла, оставив вялость. Тело не слушалось, будто задеревенело. Вермир коснулся лица, провёл пальцами через бинты, но ничего не почувствовал. Он медленно раскрыл рот, кожа растянулась, но швы не разошлись, а боль не пришла, кроме того чувства, которое приходит после долгой спячки мышц. Попытался что-то сказать, но вышло очень глухо и неразборчиво, прибавив силу в голос, и стало лучше, но не так, как было прежде, не так ярко. Он растянул улыбку настолько, насколько мог и почувствовал, что кожа напряглась. Перестав мучить лицо, он перекинулся на живот, приложил руку, пощупал, но дыру не нашёл. Единственное, чего побоялся, это глазницу, заросла ли, но он не решился проверять. По коридору кто-то прошёлся, скрипя досками. Вермир навострил уши, замер, но через пару секунд понял, что топот пошёл дальше. Он с трудом смог опустить стопы на пол, через силу встал, но тут же упал на кровать. В последующие два часа он разрабатывал ноги, пытался ходить, разминал всё затёкшее тело, с каким-то удивительным мгновением обрёл силу, энергию, ясность. Весь бред сошёл на нет, и смотрел он на него через призму отрывистых воспоминаний, а воспринимал как дикий сон. Он вновь почувствовал себя здоровым, хоть и не совсем целым, но почувствовал, что вернулся на все девяносто процентов. Это подействовало лучше всего, разум в какой-то мере очистился, стало легче, он воспринял всё, что с ним случилось, как не более чем непогоду. Только, к сожалению, он не смог спрятаться от неё.