Размер шрифта

Алиби - стр. 1

* * *

Майклу – Hermosura[1]
Алиби – этимология: от лат. alibi, «где-либо в другом месте», устар. вариант предложного падежа от alius, «другой».

Лаванда

Жизнь начинается где-либо в другом месте и пахнет лавандой. Отец мой стоит перед зеркалом. Он только что принял душ и побрился, сейчас наденет костюм. Я смотрю, как он затягивает узел галстука, опускает уголки воротника, застегивает рубашку. И – вот оно, как всегда: лаванда.

Я даже знаю откуда. На туалетном столике стоит флакон причудливой формы. Помню: у меня тяжелый приступ мигрени, я лежу на диване в гостиной, мама лихорадочно придумывает, как бы отвлечь меня от боли, берет флакон, свинчивает крышку, смачивает жидкостью платок, подносит мне к носу. Тут же становится легче. Платок остается у меня. Мне нравится держать его в кулаке, слегка запрокинув голову, будто была драка, меня ударили в лицо и кровь еще не унялась, – а еще так иногда выглядели другие люди, хворые или подавленные, они бродили по дому, время от времени нюхая скомканные носовые платки, – и это было похоже на последнее обреченное усилие удержаться от обморока. Платок мне нравился, нравился и таинственный запах, исходивший из его складок, нравилось тайком приносить его в школу и украдкой доставать на уроке, потому что запах возвращал меня к родителям, в их гостиную, в мир, где царил такой неизбывный покой, что сам его аромат обволакивал меня хранительным облаком. Вдохнуть запах лаванды – и я обласкан, счастлив, любим. Вдохнуть запах лаванды – и в голову приходят добрые мысли о жизни, о близких, о самом себе. Вдохнуть запах лаванды – и какие бы расстояния нас ни разделяли, мы все оказываемся в одной теплой уютной комнате, где много пухлых подушек и огонь в очаге, а по крыше барабанит дождь, напоминая, что мы в укрытии. Вдохнуть запах лаванды – нам не грозит разлука.

Старый отцовский одеколон продается по всему миру. Достаточно войти в любой большой универсальный магазин – и вот он, пожалуйста. Полвека прошло, а вид флакона не изменился. Я мог бы – будь я достаточно предусмотрителен, чтобы не рисковать тем, что в один прекрасный день я зайду в магазин, а там его нет, – приобрести флакон и где-то его хранить как символ отца, моей любви к лаванде или того осеннего вечера, когда, будучи уже подростком, я пошел с мамой покупать себе первый лосьон для бритья, не смог выбрать, один вернулся в магазин на следующий вечер, после уроков, – и, к великой своей радости, обнаружил, помимо прочего, что мужчинам дозволено наносить на себя разные ароматы под тем предлогом, что им нужно бриться.

Меня ошарашило многообразие ароматов на свете, а еще сильнее ошарашило то, что среди них нашелся и лосьон моего отца. Я попросил продавца дать мне попробовать этот запах, намеренно произнес название лосьона не так, наигранно удивился, разглядывая конусообразный пузырек, как будто передо мной чужак, которого я по ошибке поприветствовал, зная, что дома мы с этим флакончиком в самых задушевных отношениях, зная, что ему ведомы не только все извивы самых тягостных моих мигреней – как вот мне ведомы все изгибы его тела, – но ведомы ему и мои воображаемые побеги из школы в материнский платок, а про фантазии мои ему ведомо больше, чем я дерзаю ведать и сам. Тем не менее там, в магазине, который вот-вот должен был закрыться на ночь, – моя неспособность сделать выбор вызывала у владельца нарастающее нетерпение – меня зачаровало нечто новое, нечто одновременно и опасное, и притягательное, как будто все эти бесчисленные пузырьки, аккуратно расставленные рядами по торговому залу, хранят в себе обещания ночей в больших городах, в которых все – здания, огни, лица, лакомства, места и мосты, которые мне предстоит пересекать, – делает мир желаннее прежнего, хотя бы потому, что и сам я благодаря тому или иному зелью сделался желанным – для других или для самого себя.

Страница 1

На следующую страницу