Александрия - стр. 6
Он льстить готов… Но время убивает,
Его кинжал, заточенный на боль.
И скажет кто: «Такого не бывает»,
И миром правит разум, и любовь.
Сгорев в огне оставив только искры,
Что фейерверком в сказанную ночь,
Взметнулись ввысь. Застыли как молитвы,
Они ведь нам стараются помочь.
«Взгляд Бонапарта свыкался с этим выставленным напоказ великолепием монаршей власти; он терял глазомер, терял дальнозоркость. Он сбился с пути, а ему казалось, что он все поднимается вверх, идет к вершине и что ему продолжает светить «солнце Аустерлица»,7 – прочитал император.
– Может и я привык к той роскоши, которая меня окружает, к тому уважению и почету? Может и я сбился с пути? Я ведь когда-то был другим…
Отравленная почестью любовь,
Двойной стандарт, отлитый в постаменте.
Сознания утраченная боль,
Застывшая мгновением в моменте.
И лесть так изворотливо тонка,
И принципов не зная, и традиций.
И наклоняясь до самого виска,
Пронизанная мелочью амбиций.
И мир неповоротливо суров,
В метаниях своих, ломая ноги.
И создает невидимых врагов,
Усилием искусственной тревоги.
«Император возобновил приемы в Тюильрийском дворце. Он старался придать им пышность, великолепие; невольно подражая своим далеким предшественникам на троне Людовику XIV и Людовику XV, он хотел богатством, роскошью, выставленной напоказ, затмить все европейские дворы. Тогда уже начал складываться стиль ампир. Великолепие, броская нарядность, яркая позолота слепили глаза»8.
– И мои дворцы, которых уже не сосчитать, не уступают в роскоши…
Как роскошь разъедает в глубину,
Где притаились искренние чувства.
И забываем мы, и про страну,
В потоке ненасытного безумства.
Дворцами искромсали свою честь,
И совесть испоганили наживой.
Себе сказать, что было и что есть,
Ребром ладонь, по шее как секирой.
И воздух сперт, немыслимо дышать,
Когда одна волна другою гонит.
Нет силы ждать… Бежать, бежать, бежать…
Найдет ли кто, когда себя уронит?
«С тех пор как 26 августа 1789 года Учредительное собрание приняло Декларацию прав человека и гражданина, в 1-й статье, которой было записано: «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах», великий принцип, сформулированный в этих словах, не раз нарушался…Но это было только начало. Раз ступив на этот путь, Наполеон не мог удержаться. Императорская мантия, накинутая на плечи, требовала совсем иного интерьера»9.
– И у меня нарушен это великий принцип. Одним можно все, а другим… Возможно, поэт бросает мне ту зыбкую соломинку, которая поможет спастись?
«Со времени торжественной церемонии коронации 2 декабря 1804 года, ослепившей своей помпезностью Наполеона, он продолжал жить в странном самоослеплении, мешавшем ему, человеку сильного и трезвого ума, видеть и оценивать многие явления в их истинном значении. Ему представлялось (и это легко прослеживается по его письмам, по его разговорам), что он продолжал подниматься все выше и выше по ступеням славы и могущества, что он достиг уже таких вершин, какие не достигались никем из великих людей прошлого, что его звезда ведет от удачи к удаче и что для него нет ничего невозможного»