Александр I = старец Фёдор Кузьмич? - стр. 46

После сего мы остаемся в спокойном уповании, что в день, когда Царь Царствующих, по общему для земнородных закону, воззовет Нас от сего временного Царствия в вечность, Государственные сословия, которым настоящая непреложная воля Наша и сие законное постановление Наше в надлежащее время по распоряжению Нашему должно быть известно, немедленно принесут верноподданническую преданность свою назначенному Нами наследственному Императору единого нераздельного Престола Всероссийской Империи, Царства Польского и Княжества Финляндского. О Нас же просим всех верноподданных Наших, да они с тою любовью, по которой Мы в попечении об их непоколебимом благосостоянии полагали Высочайшее на земле благо, принесли сердечные мольбы к Господу и Спасителю Нашему Иисусу Христу о принятии души Нашей, по неизреченному Его милосердию, в Царствие Его Вечное».

Последняя фраза написана князем Голицыным, так как четыре варианта ее, представленные Филаретом, не понравились Александру; он подчеркнул в первом варианте слова: «чаем непреемственного царствия на небесах» – чем поставил в затруднительное положение митрополита.

Здоровый во всех отношениях, крепкий умственный аппарат не допустил бы сделать это при ясном понимании важности такого поступка и серьезности его для страны. Не есть ли это явление слабости, дефекта?

Ту же таинственность мы видим далее и при отъезде из Петербурга в Таганрог, при посещении отшельника в Невской лавре и т. д.

С другой стороны, о существовании болезненной подозрительности в Александре нам говорит не только его страсть к путешествиям, но и такие факты, как упорный отказ от лекарств во время болезни в Таганроге или дело расследования о камешке, попавшем в хлеб, испеченный поваром во время пребывания в Таганроге, когда Волконскому едва удалось убедить императора в отсутствии злого умысла с чьей-либо стороны. Мы видим, как во время болезни Александр часто посылал за императрицей, чтобы она присутствовала во время его обеда, и случалось тоже, что он обращал ее внимание на особенность вкуса того или иного блюда или питья; если не считать это изменением вкуса уже вследствие острой болезни, то, конечно, придется отнести его на счет психической причины.

Мы не имеем прямого основания предполагать существование галлюцинаций у Александра, но его беседа с Фотием дает повод думать, что внушенным образом могло на этот раз дело дойти до появления их, а с другой стороны, при скрытности Александра вообще, можно думать, что он мог тщательно скрывать их, как это делают обычно больные, и притом так искусно, что никому и в голову не могло придти подозревать что-либо подобное.