Ала ад-Дин и повелитель джиннов - стр. 1
Глава 1. Кошмар Ала ад-Дина
Огромная железная птица с полым нутром и широко распахнутыми крыльями, гудя, свистя и постукивая, неспешно прокатилась по узкой дорожке, помеченной по краям веселыми яркими фонариками. Ворчливо проверещав металлическим голосом, она замерла в ожидании неизвестно чего.
Ала ад-Дин, прикованный прочным ремнем к невиданному им доселе мягкому креслу, сидел ни жив ни мертв, ожидая смертной участи, когда птица начнет переваривать своих жертв. Помимо Ала ад-Дина в чреве птицы находились и еще люди, странно одетые и совершенно апатичные ко всему происходящему. Одни полулежали, откинувшись на узкие спинки кресел, другие глазели в расцвеченную разноцветными фонариками ночь сквозь круглые, затянутые прочным теплым льдом отверстия в боках птицы. Похоже, все они уже смирились со своей участью.
Внезапно погас свет, а птица словно взбесилась. Издав противный, все нарастающий вопль то ли боли, то ли торжества, она ринулась вперед. Замелькали фонарики, все быстрее и быстрее уносясь назад. Несчастного Ала ад-Дина неведомая сила вжала в кресло. Птицу затрясло, словно в припадке безумия, ее негнущиеся крылья забила мелкая дрожь, и вдруг земля провалилась. Что-то грохнуло, потом еще раз. Птицу повело влево, а ее крылья начали уменьшаться. Казалось, птица вбирает в них широкие стальные «перья». Птицу тряхнуло – раз, другой, качнуло из стороны в сторону. Уши у донельзя перепуганного Ала ад-Дина заложило, в груди возник предательский холод, а тело молодого человека сковал липкий страх, хотя, казалось, больше, чем он уже напуган, испугаться просто невозможно. Ала ад-Дин закричал, забился в прочных путах…
– Сынок, что с тобой? – разорвал жуткий кошмар знакомый голос. Он, добрый и полный нежности, всегда нес душе молодого человека ощущение покоя.
Ала ад-Дин подскочил на постели и огляделся. Тело его, покрытое холодным потом, била мелкая дрожь. Но брюха страшной птицы уже не было, и фонариков не было, и столбов, озаренных яркими светильниками – тоже. Не было ничего, был лишь его родной дом, комната, наполненная плотной тьмой и ласкающей слух тишиной.
– О-о, какой кошмар! – пробормотал Ала ад-Дин, отерев непослушной ладонью лицо. – Присниться же такое.
– Что на этот раз? – вздохнула старая женщина, удрученно качая головой. – Расскажи мне.
– Вы не поверите, мама: огромная железная птица проглотила много-много людей и собралась куда-то лететь! А еще там была белая девушка.
– Белая? – нахмурилась мать.
– Именно, – подтвердил Ала ад-Дин.
– Хм-м… Красивая? – заинтересовалась любопытная от природы женщина.
– Не знаю, разве только ноги… – честно признался Ала ад-Дин, порядком запунцовев, что в темноте осталось незамеченным, и скромно потупил глаза. – Я смотрел на ее голые ноги.
– О Аллах! Она что, голая была? – Старушка отшатнулась от сына.
– Не то чтобы… На ней была надета жилетка. И еще синий поясной платок. Даже не платок, а платочек. У-узенький такой, – показал руками Ала ад-Дин.
– Уй-юй! Не показывай на себе, остолоп ты эдакий, еще привяжется! – возопила старушка-мать и воздала молитву всевышнему.
– Ну вот, – как ни в чем не бывало продолжал свой рассказ Ала ад-Дин, – и эта девушка размахивала руками, будто пораженная джинном безумия и что-то все время говорила, говорила. Но я не понял ни слова. Мне кажется, она предлагала купить рыжую штуку, похожую на слюнявчик, но никому она была не нужна. А ноги у нее – прости Аллах! – будто из воска, но блестят, словно начищенная таньга.
– Это нечистая сила, точно тебе говорю! – встрепенулась старушка. – Жениться тебе надо, сынок, потому и распутные девки с восковыми ногами мнятся, к греху тебя подводят.
– Ну уж нет! – повел носом Ала ад-Дин. – Я еще слишком молод, мама. Не торопите меня.
– Непутевый ты, – обреченно вздохнула старушка. – Ох, гляди, помутится скоро твой разум. А все из-за проклятых книг, чтоб они провалились! Позавчера тебе снилось, будто ты сидел в темной зале, а с белой стены лупились, разговаривали и скалились злобные ифриты. Вчера на шайтан-арбе мчался куда-то, а сегодня вот в чрево железной птицы угодил. Ох, недоброе чует мое сердце, сынок! Бросил бы ты эти книги, а? Занялся сапожным ремеслом, как твой отец, и жил подобно всем честным людям.