Акведук на миллион. Приключения графа Воленского - стр. 21
Князь Адам улыбнулся натужно, потер руки, проглотил холодный кофий и сказал:
– Значит, Воленс-Ноленс, говоришь, по бристолям пройтись… Княжны Нарышкиной…
– Ладно, друзья мои. – Я поднялся из кресла. – Пожалуй, и впрямь стоит мне успокоиться. Я провел тяжелую ночь и нуждаюсь в отдыхе.
– И то правда, братец, – улыбнулся Новосильцев. – Я велю подать карету.
Он смотрел на меня так, как благодарные родители смотрят на разумное дитя, когда ребенок вовремя удаляется в свою спаленку. Я понимал, едва за мной закроется дверь, Новосильцев и Чарторыйский начнут всерьез ломать голову над вопросами: кто такой этот Длинный и что затевают граф Каменский сотоварищи?
Вдруг у меня в голове словно вспыхнуло воспоминание. Я чуть было по лбу себя не хлопнул: как же это раньше не заметил столь важных фактов? Российский посол в Лондоне граф Семен Романович Воронцов писал, что замолвит словечко за меня двадцать восьмого октября на известном, как он выразился, торжестве. Двадцать восьмое октября! Заговорщик в доме генерал-губернатора называл эту же дату. На этот день они запланировали исполнение черного замысла! Выходит, они намерены совершить нечто ужасное в присутствии самого императора…
Я взглянул на Николая Николаевича. Статс-секретарь его величества, конечно же, не просто знает, а сам и планирует участие императора в торжествах. Спросить его, что намечено на двадцать восьмое октября?..
– Что-то еще, Воленс-Ноленс? – Голос Новосильцева вывел меня из оцепенения. – У тебя вид такой, словно вспомнил о чем-то важном.
– Нет-нет, ничего, пустяки, – ответил я. – Тогда до скорого, – промолвил он.
Глава 3
Если бы меня выпороли второй раз, я бы меньше расстроился, чем от разговора с Новосильцевым и князем Чарторыйским. Я и вправду возлагал на визит к Николаю Николаевичу большие надежды: граф Строганов, Новосильцев, граф Кочубей и князь Чарторыйский входили в ближний круг молодого государя. Первые двое были моими друзьями. О, как я желал стать пятым членом «партии молодых людей»!
Сегодня втайне я тешил себя надеждой, что мои сведения станут поводом для представления Александру Павловичу. Я испытывал жгучую обиду каждый раз, когда по окончании приема четверо избранных удалялись во внутренние апартаменты, где их ждал государь, а я уезжал домой в числе прочих приглашенных. И винил в первую очередь своих друзей. Неужели они не могли замолвить обо мне словечко?!
Сами же твердили: ни почестей, ни наград, – ничего для себя лично! Так отчего же ревновали тогда и столь тщательно оберегали свои привилегии? Ведь и я не хотел ничего для себя лично, только служить царю и Отечеству! Но я чувствовал: доступ к его величеству – уже сам по себе такая привилегия, что все остальные награды и почести меркли в сравнении. И стыдно признать, но каждый из четверки избранных втайне жаждал остаться единственным.