Аккорд. Роман в трех частях - стр. 46

Если понимать под судьбой нечто древнегреческое – человекоподобное, разумное и несовременное, то в такую ее ипостась я не верю. Если же иметь в виду некий замысловатый и безмозглый порядок вещей, который выходит нам то боком, то радостью – да, такую судьбу я признаю. С этим можно спорить, однако одно я знаю точно: судьба мудра и дальновидна. И когда она затевает свои многоходовые комбинации, когда не пускает нас туда, куда мы стремимся, она пытается уберечь от некой страшной участи не нас, а наших потомков. Впрочем, на этот счет существуют (и у меня в том числе) другие мнения.

Под утро я проводил Люси домой, и на прощанье мы долго целовались.

Молчали, смотрели друг на друга, улыбались и снова целовались. Мне было тревожно и радостно – как будто я одновременно нарушал строгий запрет и получал отпущение грехов.

И все же, зачем я в ту ночь побеспокоил судьбу? Зачем загадал? Зачем поставил на кон гармонию моей жизни?

Кстати, та песня Джо Дассэна называется «Индейское лето».

Хочу поделиться одним важным выводом, к которому меня привела порочная привычка к наблюдениям и размышлениям. Хочу, ни больше, ни меньше, внести свой вклад в теорию любви. При этом я имею в виду не бытовую ее версию с двумя постулатами «все бабы – дуры» и «все мужики – сволочи», а ту, где постулат всего один, но зато великий: «Любовь, как и поэзия есть сотворение мира».

Всякая интимная любовная практика питает публичную любовную теорию, и среди ее методов язык (lingua) – самый распространенный, а любовный роман – один из его самых уязвимых и неточных инструментов. И не потому что мы пользуемся одними и теми же неловкими словами, а потому что точность и объективность противны природе художественного творчества. Не существует любви, как таковой, но существуют ее бесчисленные воплощения, и любовный роман – их непозволительно вольный пересказ. Упаси вас бог изучать любовь по любовным романам!

С другой стороны, следует опасаться приверженцев точных наук. Если для меня любовь – всемирная форма чудесного помешательства, то для них она – внештатное состояние, измененное (разумеется, в худшую сторону) сознание, результат внушения и самовнушения. Для них любовь – хорошо обжитые, можно даже сказать, заплеванные места. Пашня, которой все равно, какое зерно в нее бросят. Одухотворение обнаженной груди и голых коленок. Вскипающие пузыри необоснованного воодушевления и жалкий пшик неизбежного разочарования. Они приравнивают любовь к наркотической зависимости и видят в ней не более чем стремление к удовольствию. Повелители аптекарских весов, они утверждают, что им ведома ее ДНК. Они говорят: достаточно обдать вас феромонами и блокировать ими действие прогестерона, а после запустить у вас производство фенилэтиламина – et voila! – вы в зависимости у объекта вашего влечения. А дальше выбирайте, какая любовь вам по душе – романтичная, безответная или взаимная – и в соответствие с выбором принимайте допамин, серотонин, эндорфины и окситоцин. И не забудьте про тестостерон и эстроген. И будет вам абсолютное счастье, даже если оно невыносимо мучительное. Словом, для них любовь есть род хорошо изученной болезни, поражающей в первую очередь людей с ослабленным любовным иммунитетом.